Анна Данилова - Сердце химеры

– У меня к вам дело… Я не мог говорить с вами по телефону…

– Я догадался. Боитесь, что вас вычислят… Правильно. Очень даже мудро. Судя по всему, вы находитесь в розыске…

– Я сейчас все объясню.

Мы заказали по яичнице и кофе.

– Может, вы слышали: вчера ночью в городе была застрелена молодая женщина – Ступникова Лариса…

– Так… – Лев Григорьевич с аппетитом поедал яичницу. – И что же?

– Это моя соседка. Мы жили с ее родителями через стенку. Вчера ее нашли застреленной…

Вишняков достал из кармана джинсов маленький потрепанный блокнот и записал туда – Лариса Ступникова.

– Слушаю вас, Михаил…

– Меня зовут Михаэль.

– Красивое имя. И что же? Вы хотите узнать, кто ее убил?

– Да. Я был очень привязан к этой девушке… Я много знаю о ней, о ее семье, о мужчинах, с которыми она встречалась и которые не сумели… удержать ее при себе…

Я говорил не то, что хотел. Слова сами складывались во фразы, и мне было стыдно снова за свою скованность и нерешительность.

– Извините… – Лев Григорьевич достал телефон и кому-то позвонил. – Юра? Посмотри в сводках… Вчера была убита молодая женщина – Лариса Ступникова. Постарайся что-нибудь узнать. Потом мне перезвони. Все, пока.

Он положил телефон в карман и вернулся к яичнице.

– Это мой помощник – Юра. Он перезвонит. От кого вы прячетесь, Михаэль?

– Дело в том, что примерно за полчаса до смерти Лора позвонила мне. Обычный звонок, один из сотен таких же – она попросила у меня денег, несколько тысяч. Она обращалась с такой же просьбой и прежде, и это было нормально. Я с удовольствием одалживал ей, и она всегда мне возвращала. Так вот, они, эти люди, которые занимаются расследованием ее убийства, почему-то решили, что это я ее убил. Лишь только потому, что она перед смертью разговаривала со мной по телефону. Еще решили, что я был ее любовником…

– А на самом деле? – не поднимая глаз от тарелки, спросил Вишняков.

– Нет, – угрюмо ответил я.

– Она не сказала, зачем ей понадобились деньги?

– Нет. Не запомнил… Но я и не спрашивал, это неудобно. К тому же я приблизительно мог представить себе, зачем ей могли понадобиться деньги… Пустяки, понимаете?

– Пока нет. Наркотики, алкоголь?

– Нет, ни в коем случае! Она даже не курила, разве что баловалась с подругами…

– Тогда что вы считаете пустяками? Ведь речь шла не о нескольких сотнях рублей…

– Она любила красиво одеваться… – У меня горло словно распухло от стыда за ту, которой уже не было и которая все свои силы растрачивала на одежду, духи и разные другие мелочи. И тут вдруг я вспомнил, что Лора любила еще, и эта ее страсть открылась не так давно, когда она поближе познакомилась с Машей, сестрой Глафиры, большой любительницей драгоценностей. И я добавил: – И золото. Но поскольку денег в семье не было, она чаще всего покупала дорогую имитацию, бижутерию…

– Понятно, – кивнул головой Лев и отодвинул от себя тарелку.

Я услышал марш из оперы «Аида» и вздрогнул, настолько он показался мне сейчас неуместным. Мой собеседник, напротив, считал, вероятно, что эта музыка как нельзя лучше подходит к его жизненной позиции и принципам: он выбрал этот торжественно-праздничный марш Верди как достойное сопровождение деловых переговоров, да и вообще жизни – так звучал его телефон.

– Да, Юра, слушаю… Так, так… Понял. Хорошо. Попытайся поговорить с соседями, знакомыми, выясни, что и как… Насколько я понял, ее убили в квартире родителей…

Я сделал ему знак, что готов объяснить ему гораздо больше, чем мог бы ему сказать за пару минут помощник. Лев Григорьевич закрыл глаза и опустил голову, давая мне знать, что он все понимает, но тем не менее выслушает своего собеседника до конца.

– Свяжись с Кондратьевым из прокуратуры, пусть перешлет результаты экспертизы… Все, до встречи.

– Ну, что там? – не выдержал я, в потайных уголках своей души все еще вынашивая надежду на то, что я перестал интересовать правоохранительные органы, что они, потеряв меня из виду и стыдясь этого, сделали объектом своего подозрения кого-нибудь другого. Или (а вдруг?!) объявился сам убийца с признательными показаниями? Мало ли…

– Они нашли дверь, – сказал он и посмотрел мне прямо в глаза.

Потом мы долго говорили в его машине. Вернее, говорил я. Объяснял, как на исповеди, что двигало мною, когда я начал пользоваться этой тайной дверью, и что ничего преступного в моих замыслах не было, как не было и желания убить ту, которую я любил больше всех на свете.