Анна Данилова - Комната смеха

– Посылки? – догадалась я.

– Да. Он стал отправлять ему посылки…

– Подожди, вы не арестовали Тарасова?

– Арестовали. Он тоже напился и теперь спит в СИЗО. Судя по тому, что окно в его комнате оказалось распахнутым настежь, а на столе лежал черновик предсмертного письма, он хотел выброситься из окна, но не смог…

– Его еще не допрашивали?

– Говорю же, он – никакой. Но завтра, когда он протрезвеет, думаю, он много чего нам расскажет.

– Значит, посылки ему отправлял Аронов… Но зачем же тогда Анне надо было признаваться в том, что их посылала она?

– Думаю, это было идеей Тарасова. Таким образом он хотел сбить нас со следа. Он не хотел, чтобы мы докопались до любовника его жены. Ведь тогда и Аронов бы не стал молчать и все рассказал. Не думаешь же ты, что он взял бы все на себя? Зачем? Если бы я вычислил, к примеру, кто отправлял эти посылки, и мы в конечном счете задержали Аронова, то он бы начал давать показания против Тарасова. Алексей это понимал и делал все возможное, чтобы снять с себя все подозрения. Но для этого ему требовался союзник, человек, на которого можно было положиться.

– Этим человеком оказалась Анна…

– Как ни странно, да.

– Думаешь, она что-нибудь знала?

– Нет, не думаю.

– Но кто же тогда та женщина, которая погибла в автокатастрофе и которую он похоронил как жену?

– Думаю, завтра он сам об этом расскажет.

Дом Димы Аронова утопал в снегу. Снегом присыпало и окружившие дом машины. В просторном холле, застланном коврами и ярко освещенном большой подвесной люстрой в форме водопада, в кресле сидел, опустив голову, человек средних лет, с аккуратно подстриженной головой и в очках. Худые колени, острые локти, большие, длинные, как лыжи, мокрые от талого снега ботинки. Это и был Михаил Ильич Аксюта. Судя по всему, он уже показал понаехавшим в дом погибшего племянника людям из прокуратуры и милиции, где находится подвал, в котором Дима Аронов держал тело Эммы Майер. Приехала и бывшая домработница Аронова, маленькая пухлая черноглазая женщина в шубке. Лицо ее было красным и заплаканным. Судя по всему, она ничего не знала и теперь, когда ей рассказали про подвал, испугавшись, твердила: «Я ничего не знала… Ничего… Это была такая прекрасная пара… Он не мог убить, не мог… Дима – добрый, хороший, щедрый… Работать в его доме было приятно, все чисто, без пьянок, без шприцев, как у других… Эммочка была постарше, но какая душевная женщина… красавица… она отдала мне свои туфли и подарила кофеварку…»

Дом был большой, двухэтажный, красивый, но холодный, потому что в нем вот уже несколько дней никто не жил и он не отапливался.

– Зачем они сюда приехали? Что им здесь всем нужно? – спросила я Вадима.

Мне было неприятно, что после смерти хозяина по дому ходят чужие люди, роются в его вещах, как если бы он действительно был в чем-то виноват. Большую активность проявлял помощник Вадима, Васильев. Чувствовалось, что ему доставляет удовольствие командовать экспертом, указывать на то, на что, по его мнению, еще надо бы обратить внимание. Но и без экспертизы было ясно, что в доме, помимо самого Аронова, жила женщина. Забытая на кресле-качалке теплая шаль, оброненная заколка, духи и баночки с кремами на туалетном столике и на полочке в ванной комнате, женские домашние туфли, халаты, ночные сорочки, след от губной помады на чашке в кухне, женские иллюстрированные журналы, разбросанные на медвежьей шкуре перед камином…

– Они работают, не обращай внимания. Хочешь посмотреть их спальню?

Я поняла, что он имел в виду. Он искушал меня и словно предлагал мне уединиться в спальне для того, чтобы иметь возможность прикоснуться к тем, принадлежащим Диме и Эмме вещам, которые открыли бы мне какие-то их тайны, сцены из их полной страсти и любви жизни.

– Послушай, Гарманов, – рассердилась вдруг я, вспомнив, как грубо он обошелся со мной после того, как я рассказала ему о «Принце и нищем». – То ты чешешь меня за ушами, как щенка, говоришь приятные вещи и делаешь вид, что веришь мне, а то вдруг грубишь, устраиваешь истерики, словно я навязываю тебе свои услуги. Ты все-таки определись, веришь мне или нет. Посуди сам, разве, надев шапку Аронова, я не перенеслась на киностудию, где в это время снимали фильм по Марку Твену? А Оксана Сударева? Она что, приснилась мне? Кстати, ты мне так ничего не рассказал про результаты эксгумации…

– Успокойся… не надо так… Я и сам чувствую себя виноватым. Но пойми и меня, это же все так странно, так необычно!