Анна Данилова - Бронзовое облако

Я нашла себе работу. Мне надоело целыми днями валяться перед телевизором и смотреть все подряд. Надоело слушать музыку и листать альбомы с репродукциями моих любимых импрессионистов. Мне захотелось движения, какой-то пусть и тяжелой и неинтересной, но все равно жизни. Ты прости меня, но ко мне начал возвращаться аппетит. Теперь, помимо чашки кофе по утрам, я съедаю бутерброд с сыром, а на обед ем куриный суп. Да, я страшно похудела за эти три месяца, и те, кто меня видел в таком виде, ужасаются, говорят, что так нельзя, что я могу умереть, что, несмотря на то что тебя нет, я-то живу, жизнь продолжается. Знаешь, а ведь меня многие забросили, перестали даже звонить, и я их отлично понимаю, они не знают, как им себя со мной вести. Думаю, должно пройти какое-то время, чтобы мы все привыкли к тому, что тебя нет и что теперь в нашей квартире живу только я одна. Знаешь, я стала находить какое-то удовольствие в уборке, мне кажется, что вода смывает не только грязь со стекол, но и какой-то непонятный, словно заплесневелый слой с моей жизни, что я очищаюсь, когда что-то мою, привожу в порядок. Ты бы увидел нашу квартиру сейчас: она вся вычищена, люстры сверкают, окна прозрачные, чистые, мне и самой нравится эта чистота, словно я умылась, промыла глаза…

О работе. Несложная, связанная с делопроизводством. Мне предложила ее Ирина Васильева, ты знаешь, это моя подруга. Она единственная, пожалуй, кто навещает меня постоянно, кто переживает искренне обо мне. У нее и самой невеселая жизнь. Понимаешь, мы сейчас просто необходимы друг другу. У нее проблема – она ревнует. И не просто ревнует, как ревнуют многие женщины, – она просто больна своей ревностью. Если ты помнишь, у нее муж работает на закрытом предприятии, куда так просто не попасть. Так вот, Ирина считает, что он живет своей жизнью и что именно там, за воротами этого предприятия, у него и есть настоящая жизнь».

Она захлопнула толстую тетрадь, подумав, что тратить страницы и душевные силы на описание проблем подруги, маленькой прокуренной женщины, занимавшей ничтожное место в ее жизни, не стоит, тем более что Ирина живет своей ревностью и что отними у нее проблемного мужа с его многочисленными любовницами, которые, по ее мнению, обитают в этом подземном, некогда военном заводе, так называемом закрытом предприятии, где в настоящее время выпускают кастрюли и металлические двери, то чем она будет жить? Она всегда являлась с заплаканными глазами и с видом мученицы доставала из сумочки сигареты, бутылку вина, усаживалась на свое излюбленное место в кухне, возле окна, и начинала рассказывать свою жизнь: очередная любовница мужа тоже работает на заводе, как и предыдущая, так дальше продолжаться не может, надо что-то предпринимать, на что-то решаться… Но на решительные действия Ирина была не способна по многим причинам. Во-первых, она любила своего мужа, неразговорчивого, ироничного парня, скромного и тихого, которого трудно было представить себе приударяющим за другой женщиной. Во-вторых, Ирина, получая в своей музыкальной школе гроши, жила за счет мужа. В-третьих, она бы не вынесла сложностей, связанных с разделом квартиры…

Тонкие пальцы ее с ярким терракотовым лаком дрожали, когда она держала сигарету, а маленький пунцовый рот на фоне бледного, с нарумяненными впалыми щеками лица делал ее похожей на продажную девку. Только рано утром, без косметики, растрепанная, в пижаме, с огромными голубыми глазами и нежным розовым лицом, она напоминала своей миниатюрностью и хрипловатым голосом соблазнительного подростка, и тогда ей хотелось помочь, хотелось обнять ее за узкие плечи, прижать к себе и покачать, как качают детей, успокоить. Но такое ее состояние внешней невинности и искренности длилось, как правило, всего несколько утренних минут, после чего Ирина снова превращалась в размалеванную вульгарную бабу, а ее еще недавно такой подкупающий хрипловатый, словно непроснувшийся голос теперь выдавал в ней курильщицу со стажем. Она просила сварить ей крепкий кофе, после чего, схватив своими острыми коготками сумочку, с озабоченным видом (ведь наступил новый, готовый для очередной порции болезненной ревности день) покидала Женю.

С тех пор как пропал Герман, жизнь Жени сильно изменилась и представлялась ей теперь некогда веселым и сильным зверем, запертым ныне в грубо сколоченном, без окон, мрачном и тихом доме. Большая светлая квартира словно потемнела. Хотя Ирина, всякий раз появляясь здесь, утверждала, что Женя зря киснет, что жизнь прекрасна и удивительна и, если бы у нее, у Ирины, была такая квартира и столько денег, сколько осталось у Жени после Германа, она ни минуты бы не стала жить с ненадежным мужем – стала бы строить свою жизнь с чистого листа. Ирина много говорила о том, что невозможно так вот убивать себя одиночеством, что пора бы уже и начать подыскивать для себя подходящего мужчину. Но не мужа, а просто веселого, доброго парня, с которым было бы приятно проводить время и который бы излечил ее от тоски. Женя слушала ее молча, даже и не пытаясь объяснить, что никто, кроме Германа, ей не нужен и что слова Ирины о том, чтобы Женя подыскивала себе любовника, звучат по меньшей мере кощунственно. Хотя, по большому счету, конечно, она должна была находить в себе силы жить дальше, и пусть первым шагом к возвращению к нормальной жизни будет работа. Даже тот факт, что рано утром ей придется вставать и куда-то идти, что-то делать, и то приносил облегчение. Невозможно было и дальше бездействовать и чувствовать, как последние силы покидают ее. Ирина позвонила ей и сказала, что ее ждут на собеседовании: небольшая фирма в Брюсовом переулке, занимающаяся продажей строительных материалов. Владелец – одноклассник Ирины, честный и порядочный человек, прекрасный семьянин, отец троих детей. Женя, не раздумывая, согласилась. В ее распоряжении было два часа. За это время она успела привести себя в порядок и даже перекусить. И только уже на улице, открывая дверцу машины, поняла, как же она слаба, так слаба, что не уверена даже, сможет ли она найти в себе силы доехать до Брюсова переулка. Голова кружилась, когда она выезжала со двора, педали, казалось, не слушались ее, стали неимоверно тугими. Но, уже оказавшись на Садовом кольце, она вдруг почувствовала, как машина, словно сама желая вспомнить скорость и полет, рвется вперед, обгоняя медленно двигающиеся, как ей казалось, впередиидущие машины. Солнечная апрельская Москва призывала ее к жизни, влажно поблескивал асфальт, слепой дождик забрызгал ветровое стекло. Она опустила стекло, и в салон ворвался свежий прохладный ветер.