Анна Данилова - Волчья ягода

Сначала просто целовались, мучительно и долго, неумело и жадно, а потом, вспотев, Анечка (так звали девочку) разрешила расстегнуть на ней курточку и кофточку… Илья всю жизнь потом помнил молочно-шерстяной запах этой кофточки, серой, мягкой, под которой скрывалось Бог знает что… Эта гладкая нежная кожа, эти бугорки, при надавливании на которые Анечка вздрагивала… Он и звал ее не Аня, а именно Анечка, потому что у нее все было маленькое, хрупкое, теплое…

Мысль о форточке пришла на третий день, и он, подсадив свою юную любовницу на подоконник, вскарабкался следом…

В темном кабинете они, раздевшись, изучали друг друга, гладили, трогали… А потом она рассказала, что к ее маме приходит мужчина, и, когда они удаляются в спальню, Анечка подсматривает за ними в замочную скважину и видит все-все…

Когда он впервые соединился с ее телом, ощущения были так сильны, что его чуть не стошнило от ужаса и удовольствия одновременно… И на следующий день он, увидев ее в школе, пронесся мимо… Он был старше своих одноклассников, потому что пошел в школу, когда ему было уже почти девять лет (на этом настояла его тетя Майя, которая сама готовила его к первому классу, учила читать и писать), и, быть может, поэтому отношения с ними у него не складывались. Теперь же, после того, как он стал встречаться с Анечкой, ему стало казаться, что об этом знает вся школа. Кто бы ему что ни сказал, он воспринимал это как намек на то, что он позволил себе, не совладав со своими чувствами… Но подобное состояние длилось недолго, потому что позже его отношения с девочкой приобрели другую окраску: ему приносило удовлетворение, когда он делал ей больно, когда она чуть не плакала от его грубых прикосновений. В эти мгновения он чувствовал себя значительно старше и сильнее всех своих друзей-приятелей. Ведь эту СИЛУ ощущала на себе ОНА, та, что, с одной стороны, подарила ему успокоение, с другой – сделала его настоящим мужчиной.

Приблизительно месяца через три, когда они начали уже встречаться в парке, в шалаше, построенном детьми, у него впервые появилось чувство гадливости от того, что он делает. И он был даже счастлив, когда его снова отправили в Ленинград – встречи с плаксивой и молчаливой Анечкой, от тела которой он теперь ЗАВИСЕЛ, стали тяготить его…

Все остальное он почти не вспоминал. Слова «роды», «месячные», «разрывы» и прочие, связанные с этой ранней беременностью, ассоциировались у него почему-то с кровью.

Ему не хотелось жить в этом городе, слышать эти слова, ему тогда уже вообще ничего не хотелось… И только сладковато-молочный запах ЕЕ кожи, ее шелковистость возбуждали его по утрам, когда он просыпался в поту, не зная, куда себя деть и что сделать, чтобы не мучиться так от воспоминаний…

А в Ленинграде, где он целыми днями пропадал в ювелирной мастерской своего дяди Якова, он и вовсе забыл Анечку. Стал встречаться с девушкой по имени Рая, которая была старше его на пять лет, но которая тоже потом уехала…

Он не осознавал, что его тетка Майя умерла из-за него, из-за этой истории, а к тому, что у него где-то росла маленькая дочь, относился с равнодушием. Он был еще слишком юн для отцовских чувств.

Анна появилась в его жизни неожиданно, и он, конечно, не узнал ее. Она приехала в Москву в 92-м году, разыскала его через паспортный стол и потребовала деньги. Много денег. Так начался этот унизительный и мучительный шантаж, которому, казалось, не было конца.

Ромих переправлял деньги и продукты, с которыми в С. всегда было трудно, через знакомую проводницу, чтобы ни одна душа (он никогда не доверял почте) не узнала об этом. И так бы все и шло дальше – эти сплошные посылки, нервотрепка и страх перед разоблачением, – если бы Анна не позвонила ему в Москву прямо накануне его свадьбы с Бертой. Анна потребовала, чтобы он приехал в С. и помог ей купить квартиру в центре города. И он поехал…

– Ты опять не спишь, Илья? – Берта приподнялась на локте и посмотрела на лежащего с открытыми глазами Илью. – Может, расскажешь, что с тобой? Это как-то связано с Храмовым или Журавлевым?

– Нет, это связано только со мной, но я пока не готов к разговору…

Он даже не повернул головы, чтобы не встретиться с ней взглядом. Что же произошло, что случилось, почему ему вдруг потребовалось признаться ей во всем? Откуда это дикое и совершенно нелепое желание? Ведь никому от этого не станет легче. Абсолютно. Тем более что уже ничего не исправишь.

Но если бы он этого не сделал, то Берта не вышла бы за него замуж. Больше того: у него вообще не было бы личной жизни. Да и дело свое он бы потерял…