Анне Хольт - Что моё, то моё

– У тебя астма? – спросил мужчина.

– Нет, – с трудом ответила Эмили.

– Попробуй лечь.

– Нет!

Если бы она расслабилась и подумала о чём-нибудь, не связанном с этим человеком с опасными глазами, она бы смогла начать дышать нормально.

Но в голову ничего не приходило.

Она закрыла глаза и прислонилась спиной к стене. Ни единой мысли. Ничего. Папа точно уже перестал искать её.

– Спи давай!

Мужчина ушёл. Эмили сжала пальцами твердую куклу. Ей больше хотелось мохнатого медвежонка. Хотя она уже и была слишком взрослой для таких игрушек.

Сейчас, когда она осталась одна, ей, по крайне мере, удалось отдышаться.

Мужчина не стал заниматься с ней этим . Эмили легла, укрылась одеялом и наконец уснула.

Впервые за долгое время Тённес Сельбю остался в одиночестве. В последние дни он словно больше не имел собственной жизни. Дом постоянно был полон людей: соседи, друзья, Беате, родители. Полиция. Очевидно, они полагали, что ему легче общаться с ними у себя дома. На самом же деле поход в полицию для него был избавлением, чем-то вроде побега. Ни разу ему не удалось сходить даже в магазин. Беате и старые подруги Грете всем занимались сами. А вчера вдобавок ко всему тёща приготовила для него ванну. Он забрался в горячую воду, ожидая, что сейчас какая-нибудь из женщин внезапно возникнет из ниоткуда и начнёт тереть ему спину. Он лежал в ванной, пока вода не начала остывать. Беате позвала его. А потом испуганно забарабанила в дверь.

У него отняли его собственное время.

Но сейчас он был один. Они долго не хотели оставить его в покое, в конце концов это его разозлило до такой степени, что он превратился в истеричку в брюках. Но это к лучшему: злость, ярость – любые эмоции – позволяли ощущать, что он всё ещё существует.

Он взялся за ручку.

Комната Эмили.

Он не был здесь с того самого дня, когда девочка пропала и он перевернул всё вверх дном в поисках следов, ключа, кода, который объяснил бы ему, что Эмили просто шутит. Конечно же, она перестаралась, но это ведь всего лишь попытка подразнить его, немного напугать, чтобы вечером у них был повод для веселья: ну куда же Эмили может деться! Он опустошал шкафы, книги падали на пол, а одежда лежала большой кучей у двери. Наконец он добрался до пижамы, потом сорвал плакат с изображением Диснейленда. Но никаких загадок, никаких ребусов, никаких ответов или следов так и не обнаружил. Ничего полезного. Эмили пропала, и он позвонил в полицию.

Холодный металл обжигал ладонь. Он слышал, как сердце стучит в ушах, разглядывая имя «Эмили», составленное из деревянных букв. «М» отвалилась ещё полгода назад, и он прочёл «Э-или». Утром надо будет купить новую «м».

Беате навела порядок. Когда он нашёл в себе силы открыть дверь и переступить порог, то обнаружил, что всё лежит на своих местах. Книги аккуратно стоят на полках, расставленные по цветам обложек, – так любила Эмили. Постель заправлена. Одежда в шкафу. Даже ранец, который полицейские забирали в качестве улики, вернулся на своё место рядом с письменным столом.

Он осторожно сел на край кровати. Кровь продолжала стучать в ушах, и он попытался расслабиться.

Полицейские полагали, что это его вина.

Нет, они не обвиняли его ни в чём конкретно. Сначала, в первые сутки, он чувствовал себя одновременно как пациент психиатрической больницы, с которым все должны вести себя осторожно, и как преступник, находящийся под подозрением. Казалось, что они всё время боялись, что он покончит с собой, и поэтому не оставляли его ни на минуту. Кроме того, что-то странное было в том, как они тайком посматривают на него иногда, в тех резких словах, которые они употребляли, задавая ему вопросы.

А потом пропал тот мальчуган.

И они, эти полицейские, словно переменились, как будто они наконец поняли, что его отчаяние было непритворным.

Потом они обнаружили мальчика.

Когда двое полицейских пришли и рассказали, что мальчик погиб, у него возникло чувство, что он сдаёт экзамен. И словно это была его ошибка, и поэтому Ким Санде Оксой убит, и ему предстояло ответить именно то, что от него ожидали, придать своему лицу то выражение, которое подобает этому поводу. Какому поводу?

Они попросили его составить список. Всех тех, с кем он когда-либо был знаком. Ему следовало начать с семьи. Потом близкие друзья. Затем знакомые, более или менее близкие, бывшие возлюбленные и мимолётные связи, коллеги и их жёны. Это было невозможно.

– Это невозможно, – ответил он и повёл рукой, как будто пытался отстраниться от непосильной задачи; из школьных времён в его памяти сохранились имена лишь четырёх одноклассников. – Да и разве это может помочь?