Наталья Андреева - Утро ночи любви

Так получается, что все ее ответы известны заранее. И он все время ее оправдывает. А ведь люди, которые давно Алину знают, спешат предупредить: держись подальше, не связывайся. Лучше не быть в одной с ней команде, целее будешь. Но и против нее не играй, во избежание неприятностей. Но как же хочется ее увидеть! Это, как говорит Мотало, конфликт сознательного и бессознательного. Инстинктов и рассудка. Пока берут верх инстинкты.

Он машинально достал из кармана пачку сигарет. Щелкнула зажигалка. Только затянувшись пару раз, он вдруг понял, что курит. И что стоит посреди улицы, как памятник, и его с обеих сторон огибает равнодушная толпа. Хорошо, цветы к подножию не несут, но еще чуть-чуть и... Он досадой швырнул сигарету в урну и широко зашагал к своей машине.

«С инстинктами надо бороться», – подумал Андрей Котяев и достал из кармана мобильный телефон. Все было просто: он набрал номер Оли. И после трех длинных гудков услышал:

– Ну, ты свин!

– Солнышко, что случилось?

– Ну, ты, блин, даешь! Еще и спрашиваешь, свин!

– Оленька, ты здорова?

– Нет, блин! Больная сижу в больнице!

– Чем я тебя обидел?

– Андрей! Совсем память отшибло? Я тебя так ждала! – с обидой сказала она. И добавила: – Ну, е-мое!

И тут он вспомнил. Ну конечно! К матери-то заскочил, после того, как съездил в «командировку», а про любимую женщину забыл!

– Я думал, тебе и без меня весело, – соврал, не моргнув, глазом.

– Сначала было весело. А потом, блин, скучно.

– Почему?

– Потому что мужиков не было! Слушай, Котяев, кончай придуряться! У тебя точно есть баба!

– У меня есть работа. Извини, увлекся.

– Не свисти! Кому охота в дерьме копаться!

– Зайка, мне за это денежки платят.

– И это ты называешь деньги?! Ну, е-мое! Везет мне на дураков! Рожать, блин, не от кого!

Похоже, «Зайка» решила с ним расстаться. Раньше она себе этого не позволяла: называть его дураком и упрекать в том, что мало зарабатывает. Раньше ее все устраивало. Будучи дважды разведенным, он знал, что кризис семейной жизни с этого и начинается. Муж дурак, денег заработать не может. Оля и сама так говорила о бывшем, из чего он сделал вывод, что все женщины одинаковы. Кроме, похоже, Алины Вальман. И надо бы Зайку сейчас послать, но что делать с инстинктами? Сколько времени уйдет на поиски другой Зайки?

Поэтому он сдержался и ласково сказал:

– А я тебе подарочек приготовил.

– Какой? – мгновенно отреагировала она.

– А давай встретимся! У меня. Увидишь.

– Опять гора грязной посуды в раковине скопилась? – ехидно спросила Оля. – Котяев, свин, ты меня хочешь кинуть!

– Я хочу тебя любить.

– Посуду мыть не буду, – отрезала Оля.

– Нет никакой посуды, – заверил он. И соврал: – Мама была дома. Ну, так как? Сегодня, а?

– Ладно, – сдалась она после минутного колебания. Он с наслаждением слушал тишину в трубке. – Поверю тебе в последний раз.

– Во сколько ты освободишься?

– Ну, я не знаю...

– Давай в семь?

– Чего так поздно? Давай в пять!

– А как же работа? – слегка подколол он.

– Да чихала я на нее! Подружка прикроет. Забегу в парикмахерскую, сделаю маникюр-педикюр...

– В пять я тебя жду, – торопливо сказал он, чтобы не выслушивать весь прейскурант услуг. – И, пересилив себя, добавил: – Целую, любимая.

Она что-то прочирикала в ответ.

Глянув на часы, он понял, что времени мало. Надо хотя бы посуду помыть, а то получается, что Оленька в самую точку попала. Мысленно составил список дел: прибраться, сходить в магазин, купить Оле подарок. Поскольку сама она всегда дарила туалетную воду, в крайнем случае, одеколон, то это будут духи, однозначно.

Звонок раздался в половине шестого. Она стояла за дверью, благоухающая как роза. Ну просто цвела! В коротком платье с рукавами-фонариками, на плече сумочка из золотой соломки. Его взгляд уперся в золотые босоножки, все из тоненьких ремешков, пальчики на ногах крохотные, а на ногти словно розовые лепестки наклеены. И он дал волю инстинктам.

– Проходи!

В комнате, в хрустальной вазе стояли все те же розы. Она развалилась на диване, взяв в руки яркую коробку, которую он предварительно положил рядом с вазой.

– Это мне?

– Все тебе.

Она алым ногтем ковырнула упаковку. Вскоре из коробки были извлечены французские духи. Капризничать Оля не стала, чмокнула губами, изображая поцелуй, и тут же брызнула на себя из флакона. У нее была милая привычка тут же вскрывать подарки и намазывать на себя содержимое, если это намазывается, брызгать, если брызгается, и уж конечно, пить, если пьется. Точно так же она начала бы примерять и трусики, если бы он их подарил. Это нетерпение было поистине детским, и в ней самой было много от ребенка, но только не так, как в Эдике Мотало. Тот пугался своих догадок об окружающих его взрослых людях и замыкался в себе, Оля же пыталась вызвать на их лицах улыбку: ах, какое милое дитя! Она всегда была открыта для общения, ее любили, ее баловали. Тем не менее, никто не доверял ей своих секретов. Ребенок же! Все равно проболтается! Поэтому у нее были не подруги, а подружки.