Наталья Александрова - Шаг в бездну

– Надо подумать. Так даете слово?

– Ну хорошо.

Домой Надежда добралась в одиннадцатом часу. Бейсик встретил ее в прихожей и одним мявом выразил все, что он думает о хозяйках, которые бросают своих котов на целый день, одиноких и некормленых, которые третий день – подумать только! – третий день забывают купить рыбу и подсовывают бедному животному вчерашнюю овсяную кашу без молока с нарезанной сарделькой, как будто не знают, что сардельки с третьего мясокомбината нельзя есть не только котам, но и людям, это по телевизору передавали; а рыжие коты – это особенно нежные и болезненные создания!

– Ну это ты брось, нежное создание, я ем сардельки, и ты будешь как миленький.

Видя, что Надежда в агрессивном настроении, Бейсик предпочел не связываться. В одиннадцать зазвонил телефон. С радостной мыслью, что это наконец-то Сан Саныч решил мириться, она схватила трубку, но это оказался Володя.

– Надежда Николаевна, я все-таки не выдержал и позвонил ему.

– Володя, зачем вы это сделали?

– Не беспокойтесь, я позвонил по совершенно постороннему поводу, чтобы он журнал мне завтра вернул библиотечный, он у него дома был. Он сказал, что зайдет ко мне завтра утром после одиннадцати.

– Тогда я к вам утречком забегу часов в девять, посоветуемся, как быть. На всякий случай говорите с ним в таком месте, чтобы вас люди видели.

– По-моему, вы преувеличиваете.

– Ну, хорошо бы я была не права.

– Спокойной ночи, Надежда Николаевна.

– До завтра.

Он вышел из дома, шел снег. Сколько времени он может отсутствовать, чтобы никто не заподозрил неладное? Часа два, не больше. Значит, надо торопиться. Он ускорил шаги. Вряд ли еще идут какие-то трамваи, слишком поздно. Машину брать, частника или такси – опасно, могут узнать. Сейчас быстро пешком через мост, а там дворами. Он все-таки здорово нервничал, хоть и обдумал все заранее. Мост кончился, теперь направо, тьфу, скользко, вот этот дом. Он обошел дом, нашел три окна на третьем этаже. Нигде нет света, даже настольной лампы. А то этот придурок, червь книжный, сидит до полночи, дзен-буддизм какой-то изучает. Совсем рехнулся! Он проскользнул в дверь парадной тихо-тихо, дверь даже не скрипнула, надвинул капюшон на лицо, вдруг еще по лестнице кто-нибудь попрется. На площадке третьего этажа лампочка не горела, это его обрадовало. Он достал из кармана ключ, хорошо, что заказал тогда два, ключ вошел легко. Когда он приоткрыл дверь, ни единого луча света не проникало из комнаты, значит, тот спал. Он надел тонкие тряпочные перчатки – такие им выдавали, когда сотрудников посылали на овощебазу, – вот когда пригодились.

Володя Тихонов никогда ничего не выбрасывал, он сохранял старые школьные тетради, письма, открытки, совершенно незначащие записки. Ему казалось, что чем больше у него накопилось таких бумаг, тем больше доказательств того, что он жил и продолжает жить до сих пор. Сейчас ему практически никто не звонил, не писал; его жизнь практически никому не была нужна и не интересна, а вот в шестом классе учительница Мария Степановна читала его сочинение и написала на полях «Очень хорошо». Или – вот записка мамина: «Володя, обедай без меня. Суп в холодильнике». Он был кому-то нужен. Его жизнь кого-то интересовала. Разве можно выбрасывать такие бесценные свидетельства?

Володя сложил тетради и письма в ящик стола, согрел чайник. Есть не хотелось. Он выпил пустого чаю и лег. Сон не шел. Он думал о том, как легко обмануть его жалкой крохой внимания. Андрей… Ему показалось, что кто-то искренне заинтересовался его судьбой, кому-то есть до него дело. На самом деле его просто использовали, нагло использовали… Да еще кто – убийца! Володе не хотелось верить в это, но факты говорили сами за себя.

Усталость брала свое, дремота накатывала волнами прибоя. Сквозь сон ему послышался какой-то скрип в коридоре, чуть слышный шорох. Сознание скользило на грани яви и сна, и непонятные звуки вписались в канву зарождающегося сновидения. Вдруг какая-то тяжелая душная тьма навалилась на него. Володя пытался вздохнуть, крикнуть, позвать на помощь – безуспешно. Воздуха не было. Легкие разрывались от боли. Из всех мыслей и желаний осталось одно: воздуха! воздуха! В нем не осталось ни одной человеческой мысли, только животное бессознательное желание жить, дышать. Последнее желание.

Убийца еще несколько секунд подержал подушку. Володины руки перестали судорожно бить по одеялу. Убийца подхватил тело под мышки и потащил в ванную. Ванна в ржавых потеках и облупившаяся краска на стенах вызвали у него гримасу омерзения. Он торопливо раздел труп, перевалил его через край ванны, открыл краны. Принес из комнаты тапочки, поставил их в подходящее место. Снова вернулся в комнату, поправил постель, устранив следы борьбы и агонии. Надо было снова зайти в ванную, убедиться, что там… порядок, полный порядок, но он не смог заставить себя сделать это. Он остановился у входной двери, осмотрелся, снял тряпочные перчатки, надел кожаные, порадовавшись, что в свое время не поленился смазать замок, выглянул на площадку и побежал вниз, захлопнув дверь. Теперь быстрее, быстрее отсюда. У него было еще одно дело и всего один час. Идти приходилось пешком. Переходя мост, он выбросил в Неву пакет с ключом и перчатками.