Ольга Хмельницкая - Из бутика с любовью

Она стояла в очереди в «Евросети», намереваясь заплатить за телефон, и настроение у нее было хмурым, как осеннее питерское небо.

– Скажите, девушка, – вдруг прозвучал за спиной голос, – а если телефон выключен, на него можно положить деньги?

Вероника повернулась. Мужчина был вполне симпатичным. Правда, пьяным, и довольно сильно, но Веронику это ни капли не расстроило. В конце концов, это мужчина, а остальное неважно.

– Не знаю, – растерялась она, – но можно спросить у консультанта.

Собеседник покорно двинулся к консультанту, и Вероника сразу расстроилась – а вдруг уйдет совсем.

– Давайте попробуем, – сказала она ему в спину, – выключим мой телефон, положим на него деньги... проведем, так сказать, эксперимент.

Он смотрел на нее с интересом.

– Давайте, – откликнулся мужчина, – выключайте.

Вероника послушно выключила телефон и, как сомнамбула, шагнула к кассиру. Он смотрел на нее, не отрываясь, то открывая, то закрывая глаза.

– Поехали ко мне, – вдруг сказал он. – Ты такая красивая. Как Венера Милосская... как Памела Андерсон. Про Ренату Литвинову я уже и не говорю.

Сердце Вероники наполнилось ликованием.

Кира смотрела на булку и думала, что надо бы ее съесть, но никакого желания не возникало.

Булка была сочной, свежей, пушистой, с глазурью. Кире же она казалось сделанной из цемента, песка и прочих несъедобных ингредиентов. А вот босоножки она бы купила. Такие красивые, замшевые, темно-коричневые босоножки, в которых ее белая нога с хорошенькими пальчиками и розовым маникюром будет выглядеть как произведение искусства.

Она оторвала взгляд от булки, потом снова посмотрела на нее. Булка была такая привлекательная, что Кира чуть было не поверила в то, что она и на самом деле вкусная. Но сознание отказывалось видеть что-то, кроме оболочки из папье-маше.

«Жаль, что я не могу захотеть съесть эту булку, – подумала Кира. – Иногда мне хотелось бы быть такой же, как все другие люди. Любить сладкое. Обожать мороженое. Балдеть от чизкейка с кофе. Хотеть банана».

На секунду она увидела в стекле витрины свое отражение – светлые волосы, огромные голубые глаза, тонкое, похожее на кукольное, лицо. У взрослой женщины не может быть такой тонкой талии, таких изящных рук, таких длинных пальцев. Еще минус пять килограммов, и Кира будет выглядеть больной и изможденной, но пока она находилась на грани, в образе воздушной принцессы.

Улыбаясь, она отвернулась от булки и пошла к бутику, где продавались замшевые, темно-коричневые босоножки. В последнюю секунду перед тем, как она отвернулась от витрины, Кире показалось, что она увидела в стеклянном отражении что-то знакомое, и это почему-то испугало ее. Она повернулась, узнала, через силу улыбнулась.

Начал отсчет последний час ее жизни.

Ульяна стояла на выходе из супермаркета, держа в руках пакет с двумя бутылочками средства для чистки ковров и новым красным пиджачком, и чувствовала себя странно. У нее в квартире ковров отродясь не было. А пиджачок она купила потому, что в такой же была одета телеведущая, рекламировавшая это самое чистящее средство.

Сама себе в этом пиджаке Ульяна казалась смешной. Но она была такой красивой, что на самом деле смешной не выглядела ни в чем. Идущий навстречу парень обратил внимание на ее замешательство, скользнул взглядом вниз и вверх, сфокусировался на ее лице и тут же изменил траекторию.

– Вам помочь?

В тоне было что-то одновременно игривое, смешливое, заботливое и настойчивое. Ульяна отрицательно покачала головой и напустила на себя неприступный вид.

– Я готов быть вашим личным сексуальным маньяком, – добавил парень.

Ульяна с трудом удержала на лице серьезное выражение.

– Могу донести ваши покупки. Довезти до дома. Хотите – моего, хотите – вашего.

Он был заранее на все согласен.

– Не надо, – ответила Ульяна, – спасибо.

В ее ответе было столько сдержанности, что парень не стал настаивать.

На кладбище тихо и очень красиво. Неправда, что здесь все серо и уныло. Кладбище – это буйство красок, но краски сплошь фальшивые – искусственные венки, цветы, букеты. Все это кислотными оттенками покрывает свежие могилы. Кое-где лежат груды живых цветов, увядших, сцепившихся между собой. Красные лепестки роз становятся почти черными, розовые сереют, желтые скукоживаются и приобретают кирпичный оттенок.

Петр Иванов сидел у свежей могилы и пил водку. Он не был одинок: неподалеку сидели две собаки, с креста на крест летали галки. Ветерок шевелил искусственные лепестки. Петр хотел вернуть время назад, и больше ничего, такую вот малость, но это невозможно, абсолютно никак невозможно, и Петр пил, чтобы не было так больно. Но легче не становилось.