Ольга Хмельницкая - Из бутика с любовью

– Я прилетел из Лондона, как только смог. Поменял билеты, – сказал он. – Должен был завтра прилететь. Но в сложившейся ситуации решил, что нужно решать вопрос оперативно.

У него были красивые, ухоженные ногти. Марина присмотрелась. Кажется, он красил волосы. Она подумала о том, что сумку Ульяны, в отличие от сумки Киры, так и не нашли. И даже неизвестно, была ли она у нее, эта сумка, потому что ни кассир, ни охранник, опознавшие Ульяну, ничего не вспомнили. Камера видеонаблюдения, зафиксировавшая Ульяну, имела недостаточно высокое разрешение, чтобы было видно, держит ли она что-нибудь в руке.

– Да, я хочу обсудить, – произнес Филипп и заерзал на стуле. – Убийство Киры потрясло меня. Я хотел бы знать, кто это сделал.

Он с удовольствием рассматривал гладкую и слегка загорелую кожу на своих руках.

– У вас были сексуальные отношения с лучшей подругой вашей жены, – начал Валерианов, – вы это подтверждаете?

– Да, но это не преступление.

Филипп нацепил обезоруживающую улыбку и развел руками, демонстрируя ладони. Он когда-то читал, что если показывать ладони, то люди доверяют тебе больше. Марина, сидевшая на невысоком диванчике сбоку от Цукермана, подняла брови. Дима набирал на телефоне сообщение. Казалось, его мало интересовало происходящее.

– Ваша жена узнала о предательстве. Для нее это было большим ударом, – заметил Валерианов.

Филипп пожал плечами.

– Вы не допускаете мысли, что ваша супруга могла убить вашу любовницу?

Цукерман нахмурился, потом заулыбался.

– Поймите, – ответил он, – это рядовая ситуация, все мужья изменяют, множество жен об этом узнают, но если бы все при этом убивали...

– Вы поддерживали отношения с Кирой после того, как ваша жена узнала об измене?

Повисла пауза. Филипп заерзал.

– Да, – произнес он. – Я вынужден ответить на ваш вопрос утвердительно. Поддерживал.

– И вы опять думали, что Дарья Ростиславовна ни о чем не узнает, правильно?

Цукерман молчал.

– Где вы находились в пятницу с восьми до десяти вечера? – спросил Валерианов.

– Кормил обезьян, – сказал Цукерман. – Бананами. В зоопарке. С девушкой. Не с Кирой. Не с Дашей.

– В восемь вечера?

– Зоопарк закрывается в девять.

– И что за девушка?

– Коллега по работе.

«Очаровательно, просто прекрасно», – подумала Марина, ощущая брезгливость и отвращение.

– Она подтвердит, – быстро сказал Цукерман.

Марина смотрела на греческий профиль Филиппа и думала, что он определенно красив. Такой склизкой, женственной красотой, которая ей никогда не нравилась.

– Вы знали, что Кира носит с собой вашу фотографию? – продолжал спрашивать Валерианов.

– Ну мало ли кто носит с собой мою фотографию, – улыбнулся Цукерман, снова раскрывая ладони.

– Убийца разорвал ваше фото, – сказал Валерианов.

Улыбка погасла.

– Я знаю, – произнес Филипп, – мне Даша сказала. Я бы и сам хотел знать, почему он это сделал.

– А кто мог ее убить? Вы ведь ее неплохо знали. Знали, наверное, что у нее был другой источник дохода. Помимо зарплаты.

– Тайские таблетки-то? Знаю, да, – кивнул Филипп. – У нее был где-то список должников. Кое-кто ей должен был крупные суммы.

Марина наклонилась к уху Димы.

– А может, все они – должницы Киры? Может, Кира и Ульяна вдвоем продавали таблетки? Вероника таки отдала долги, Евгения хотела, чтобы у нее похудели ноги, и у нее это получилось, а Лиза... Лиза ела эти таблетки с амфетамином, и у нее появлялось вдохновение? Может, вся причина таки в таблетках?

Дима посмотрел на нее и улыбнулся.

– Думаю, дело в другом, – ответил он, – помнишь, Валерианов сказал нам, что в желтой прессе была информация о том, что Лиза попала в больницу с резаными ранами на груди. Ходили слухи, что это сделал ее бойфренд, но сама Лиза в милицию не обращалась. Так вот, я только что выяснил имя врача, который лечил Лизу. Мы к нему поедем и поговорим.

– Думаешь, эти события как-то связаны?

– Тут тоже есть что-то такое... беспощадное и бессмысленное. Зачем было уродовать девушку? И почему Лиза ничего никому не рассказала?

Филипп Цукерман тем временем объяснял Валерианову, почему он продолжал встречаться с Кирой, выставляя себя благодетелем, спасающем девушку от одиночества.

– От них не убудет, – говорил Филипп, – меня поражает эта мелочная женская ревность. Все себе! Все себе одной. А ведь надо делиться. Я могу сделать счастливыми многих женщин. Ну и себя заодно.

Марине он с каждым мгновением казался все более и более противным.