Рафаэль Кардетти - Свинец в крови

Я узнал его сразу, даже не посмотрев на фотографию, взятую у отца. С облегчением поняв, что мои поиски увенчались успехом, я бросился к нему.

Сначала я отправился по адресу, найденному в старой записной книжке отца, но квартира оказалась пустой.

Я так долго барабанил в дверь, что разозлил консьержа. Этот стук отвлек его от ежедневного созерцания телевизионной дикторши с боттичеллиевским профилем.

— А ну-ка, прекрати этот шум, мальчик мой, — заорал он в открытое окно. — Если ты ищешь Тененти, то он, наверное, у дона Франческо, как обычно. И передай, что ему тут принесли посылку. Пусть зайдет за ней, как только пообедает. Не люблю, когда моя комната завалена коробками.

Я признался, что совершенно не имею понятия о местных гастрономических достопримечательностях, и прочитал в его глазах сострадание. Он улыбнулся мне с жалостью, как будто увидел перед собой умственно неполноценного, но все же подсказал мне, как пройти к ресторану.

— И главное, не забудь сказать ему, чтобы он зашел за посылкой! — напомнил он, когда я помчался в указанном направлении.

Со времен «Красной борьбы» Серджо Тененти совершенно не изменился. Просто тело немного расплылось. Его лицо, хотя и изборожденное морщинами, глубокими, как шрамы, сохраняло былую тонкость черт. Волосы у него были довольно длинные, зачесанные набок элегантной серебристой волной.

Кондотьер эпохи Возрождения, забредший в чужой век, — вот кем показался мне Серджо Тененти, когда я впервые увидел его. В последовавшие за этим дни его поведение лишь укрепило мое впечатление.

Не спрашивая разрешения, я сел напротив него.

— Вы Серджо Тененти, да?

Он просто кивнул.

— Меня зовут Алекс Кантор. Вы меня помните? Я был совсем маленьким, когда отец увез меня далеко отсюда.

Лицо Тененти осталось непроницаемым.

— Сын Луиджи Кантора и Франчески Поцци, — счел нужным уточнить я.

— Когда-то я знал этих людей, но постарался изгладить даже память об их существовании. Я не хочу ничего больше слышать о них. Был бы вам признателен, если бы вы ушли отсюда и позволили мне закончить обед.

С этими словами он взял свой бокал и с удовольствием отпил глоток вина. Я думал, что после двадцати пяти лет неизвестности имя моего отца пробудит в нем интерес или хотя бы любопытство. Ничего подобного. Все так же бесстрастно Тененти поставил бокал на стол и снова принялся за свои спагетти.

Его реакция совершенно обескуражила меня. В самолете, несшем меня в Рим, я воображал себе палитру эмоций, которые мог излить на меня Тененти: от симпатии до открытой враждебности. Я приготовил разные аргументы, в зависимости от того, каким будет его ответ. Но я никак не мог представить себе подобного безразличия.

В отчаянии я чуть было не вскочил и не бросился обратно в аэропорт. Все же я остался сидеть, пытаясь ничем не проявить своего волнения.

— Послушайте, — снова заговорил я, — я знаю, что когда-то вы были очень близки с моими родителями. Я также знаю, что поступок моей матери вас шокировал и...

Властным жестом он остановил мои разглагольствования. За маской безразличия теперь проглядывало глухое раздражение.

— Это был один из тех кошмаров, что преследуют до самой смерти. Мне почти удалось изжить его, и тут появляетесь вы. Я не желаю пробуждать старую боль. Мне не хватит мужества снова ввязаться в борьбу с ней. Уходите, прошу вас. Я последую бесценному совету Пиранделло: буду вести себя так, словно вы — это персонаж, родившийся из чарующих паров, вырывающихся из кухни. Я утоплю свои мозги в нескольких бокалах этого дивного «Монтепульчано» и сразу забуду вас. Поверьте, так будет гораздо лучше.

К концу его голос смягчился, но лицо не подобрело. Когда он увидел, что я не подчиняюсь его требованию, в его глазах мелькнуло непонимание.

Да, он не знал самого главного: мне было нечего терять. Он оставался моей последней надеждой в поисках убийцы Наталии и в попытках спасти отца, если только уже не было слишком поздно.

— Я пришел, чтобы рассказать вам свою историю, — настаивал я. — Выслушайте, а потом решите, как поступить.

Я выбросил последнюю карту. Если он откажется выслушать меня, мне не останется ничего иного, кроме как сесть на самолет и улететь обратно с верой в то, что нежный голос стюардессы облегчит мое разочарование.

Тененти долго колебался, прежде чем кивнуть. Настал момент ловить удачу. И я пустился в бесконечный монолог.

Я рассказал ему о моей любви к Наталии, о разрыве, болезненном и непонятном, о ее смерти, приведшей меня в состояние ступора, почти что каталепсии. Я показал ему фотографию из журнала, где она позировала перед картиной, доставшейся мне от матери, и объяснил ему, что, вероятно, Наталия погибла из-за этой картины, которую убийца узнал и захотел заполучить.