Рафаэль Кардетти - Свинец в крови

Раньше я никогда не видел этого человека. Он обладал всеми типичными признаками банкира или промышленника — от лысины до огромной сигары. Наталия времени не теряла. С моих губ сорвался новый крик, на сей раз — крик досады.

Кемп повернулся и узнал меня. По-прежнему бесстрастный, он нагнулся к Сержу и что-то сунул ему в карман пиджака. Я стоял слишком далеко и не мог увидеть, что именно, но наверняка это были деньги. Кемп умел быть убедительным.

Широко улыбаясь, я подошел к вышибале и, как обычно, протянул ему руку:

— Привет, Серж. Как сегодня дела?

— Извини, Алекс, — ответил он, не отвечая на мое приветствие, — но ты подняться не можешь.

Он положил руку на крючок, удерживающий шнур, загораживая мне проход. Я так и остался стоять перед ним, как оглушенный, с рукой, протянутой в пустоту. Через несколько секунд до меня дошло, насколько нелепа эта ситуация, и я, наконец, отреагировал.

Первое правило хорошего продавца: не позволять сбить себя с толку. Уметь принять удар, а потом, как можно скорее, нанести ответный. За три года меня научили контратаковать, каким бы сильным ни было сопротивление. Я превратился в настоящую военную машину.

— А можно узнать почему? — ответил я, не теряя спокойствия. — Происходит что-то необычное? Почему сегодня, а не неделю назад?

— Люди там, наверху, хотят посидеть одни. Тебя пускали, потому что ты был с Наталией. Ситуация изменилась, тебе больше не рады.

— Она меня бортанула, и я уже недостоин сидеть в ваших дерьмовых кожаных креслах и покупать виски по сто пятьдесят евро за бутылку, так?

Я очень гордился последней фразой. Она получилась блестяще отточенной, достаточно вульгарной, чтобы показать, что я не шучу. Подразумевавшаяся угроза ужасных экономических санкций в случае повторного отказа, судя по всему, не произвела впечатления на Сержа.

— Именно так, ты все правильно понял. Можешь быть догадливым, когда хочешь. Теперь вали отсюда.

Сержу хотелось, чтобы я начал нервничать и утратил ясность ума, — тогда он точно сможет послать меня в нокаут. А я решил нанести удар по ребрам, один короткий, но весьма чувствительный удар.

— И сколько Кемп тебе дал, чтобы ты меня не впустил? Твой хозяин знает, что ты занимаешься такими делишками?

— Алекс, не усложняй. Ты не поднимешься, и точка. Уйди, пока я не рассердился.

Серж тоже умел принимать удары. Конечно, на него играли и полтора центнера мышц. Не говоря уж о маленьком американском пистолете, лежавшем у него в кармане, и о бите, спрятанной за первым пролетом лестницы. Кроме того, за голенищем ковбойского сапога он держал нож.

Все это побуждало меня быть как можно более осторожным, поэтому в конце концов я отступил.

Это никак нельзя было назвать капитуляцией, речь шла именно о стратегическом отступлении.

— Ладно, ухожу.

— Отлично. И чтобы больше твоей ноги тут не было.

— Я подумаю на сей счет.

Что-то в глубине души, может быть, последние капли самолюбия, восставало против торжества беззакония.

— Последнее, Серж... — сказал я, отходя на безопасное расстояние. — Ну и мудак же ты.

Я ушел из «Инферно» в бешенстве.

Мерзавец Кемп не дал мне поговорить с Наталией. А ведь в его обязанности не входило наблюдение за ее личной жизнью. То, что подобная инициатива могла исходить от самой Наталии, у меня в голове не укладывалось. Я размышлял над тем, что все это могло означать.

Перед клубом я увидел фотографа, который в течение многих недель пытался поймать с поличным нас, Наталию и меня, в самом начале нашей связи. Из-за него Наталия чуть меня не бросила. Ее выводило из себя преследование днем и ночью, необходимость постоянно быть начеку. Все кончилось тем, что она рассказала об этом Кемпу, а тот снял трубку и вызвал нескольких приятелей.

На следующий день папарацци, выходя из дому, непонятным образом упал. Ему пришлось провести месяц с рукой в гипсе, еще две недели ушли на реабилитацию. Мы его больше не видели.

Фотограф охотился за «бомбой» недели. Он стоял со своим телевиком в руке и даже не удостоил меня взглядом. Несправедливо, моя история вполне заслуживала внимания.

Возьмите немного гламура, добавьте чуточку социального неравенства, потом хорошенько сдобрите все это разрывом, с которым так и не удалось смириться, и вы получите восхитительный коктейль из предательства и разочарования. Впрочем, мои страдания, судя по всему, его особо не волновали. Разумеется, в этом не было ничего личного. Вопрос денег, как обычно.