Райдо Витич - О чем поет ночная птица

— "Всем" — это кому?

— Себе и дяде.

Руслан моргнул и достал сигареты: дядя. Дагаев-старший, князек гребанный, зверь. Вот уж кто по уши в крови, так это он. Вот бы кого Зеленин застрелил не дрогнув, не раздумывая — его. Но того уже упокоили без него, во вторую чеченскую.

"Яблоко от яблоньки", — напомнил себе, затягиваясь горьковатым дымом.

— Что ж, жалоби меня дальше, авось получится, — протянул равнодушно. А что внутри волки воют — ерунда. Переживет он их «ассамблею».

— Зря ты ершишься, Рус. Я мог бы обратиться к любому специалисту, но вышел на тебя, именно на тебя. Почему? Потому что уверен, тебе, как и мне важно к кому попадут документы.

— Хочешь сказать — кто и сколько за них заплатит? Огорчу, компромат такого рода чреват не зеленью, а кровью.

— Вот видишь, ты это понимаешь, а другие… Люди слишком алчны, чтобы доверять им серьезное.

— Ну, да, могут пожадничать и откусить у тебя половину, когда поймут, что нашли для тебя. Ты встанешь в позу, они начнут шантажировать, ты пустишь в ход пехоту, они быков, начнется заварушка и третья чеченская или «абхазская», "афганская", за "мир и дружбу" или право креститься тремя перстами, а не двумя, замаячит на горизонте спокойной жизни ничего не подозревающего обывателя. Все, как всегда. Только я тут не причем? Я давно гражданский человек, тихий, неприметный сторож коньяка в супермаркете. И в грязь ваших разборок я не полезу. Это война ваших амбиций…

— Война внешняя лишь отражение войны внутренней, Рус, той, что идет в человеке от рождения до погребения.

— На этой ноте можно и расстаться.

— Ты не понял, эти документы взорвут стабильность.

— Если я их вам найду. Но я не найду, — качнул головой: Пусть они сгниют в своей ячейке, так будет лучше для всех.

— Найдут другие.

— Кто-то кроме тебя рыщет в поле по их душу?

— О них знают уже трое.

— Меня можешь не брать в расчет. Себя — по желанию. Кто еще?

— Она.

Зеленин вздохнул:

— С пулей в голове не сильно разговоришься.

— Она жива!

— Слышал. "Байки в склепе", — развернулся к выходу.

— Она в этом городе или области!

"Похоже, мне не уйти отсюда", — понял мужчина и смирился, сел обратно в кресло:

— У меня такое чувство, что документы для тебя лишь повод найти бывшую невесту, — прищурил глаз. — Разуверь меня?

Арслан взял бокал с вином, постоял, разглядывая красную жидкость на дне, и тихо сказал:

— Она должна исчезнуть для всех.

— Как ненужный свидетель? Или чтобы обеспечить тебе душевный покой? Закопанные не так беспокоят?

— Язвишь? Тебе все равно, что она убила сорок пацанов? — он не верил, не хотел верить.

— Сказка стара, придумай новую.

Арслан долго смотрел на него. В глазах смешивались печаль и жалость. Губы раздвинула понимающая, но мрачная улыбка, больше похожая на нервное искривление:

— Ты не поверил. Вот в чем дело. Эти годы ты помнил лишь одно — ты убил под давлением обстоятельств молодую и невинную, как сама любовь, женщину. И винил меня, ненавидел. Прав? А ты еще более наивен, чем я думал. Очнись, Руслан, сложи два и два и прими, наконец, действительность, какова она есть. Война лишает иллюзий, но тебя ее сборы благополучно минули. Даже странно.

Дагаев сел в кресло и брякнув на журнальный столик бокал, качнулся к Зеленину:

— Она отстреливала ваших, чтобы вытащить отца. Она специально выбрала ночь, чтобы та скрыла от нее людей и ее от них, чтобы не помнить лиц жертв, не думать, что палит по живым, а представлять, что убивает тени.

— Угу, — не заметил, как достал сигареты и нервно затянулся Рус. — Поэтому же стреляла в ноги и ждала, когда к раненному подойдут.

— Это делала Танзима, моя тетя. Лилия свихнулась на третьем трупе, выходила из строя, а Танзима стреляла за нее, а потом показывала, что якобы, та сделала. Мне было очень сложно поверить, что это возможно…

"А мне не возможно", — подумал Руслан, затягиваясь. Взгляд стал стеклянным и голос Арслана доходил как будто сквозь туман.

— Я узнал все много позже, когда ничего нельзя было исправить. Дядя рассказал. Женить меня хотел, вот и рассказал. Очень, оказывается, я ему на руку сыграл, привезя Лилию к тетке…

Чечня. 95 год

В дом зашел грузный мужчина с очень неприятным взглядом черных глаз. Он оглядел Лилию, как ослицу на рынке животных и чуть кинул Танзиме в знак приветствия. Та захлопотала, принимая дорогого гостя, а девушка так и стояла у стены, как примороженная. Пугал ее Сейфула Дагаев, до паники и спазма в животе пугали его люди, что расхаживались с автоматами по двору, пересмеивались, зыркали на нее липко, противно.