Райдо Витич - О чем поет ночная птица

— Рус, он за камнями сидел, — тихо, но с явно проступающим намеком бросил Кобра. Плевать ему было как и остальным, окружившим друзей, кто кому этот чеченец. На лицах одно желание — в расход.

— Ты на рубашку его глянь, — отрезал мужчина. Кобра помялся, сложил белизну рубашки и возможность в ней не запачкавшись на камнях неприметную позицию держать. Не вышло. Лямку автомата поправил и отошел, прикурить у Улана попросил.

— Вы продолжайте прочесывать, а я сейчас. Две минуты, — выставил два пальца.

Носик и Жека плечами пожали: болтай, коль охота, и вниз поперли.

Рус на камни сел, Арслан рядом — улыбается так что зубы сверкают:

— Представить не можешь, как я рад тебя видеть.

— Могу, — хмыкнул, сигареты достал, предложил другу. — Минутой позже и пустили бы тебя в расход.

Тот головой качнул, от сигарет отказываясь, присказку будто не услышал.

— Не курю, как не курил.

— А здесь чего делаешь?

— К девушке шел, — признался.

— Война вроде, какие девушки к ляду?

— Здесь давно не спокойно. Только меня все это не касается, я поэтому в Буйнакск переехал, подальше от грязи.

— Но не далеко, — хмыкнул Рус, затягиваясь. — Дядька у нас кто?

— Тейп держит, — помрачнел Арслан. — Сдурел на старости лет.

— Угу, — посерьезнел и Руслан. Дошло, что Дагаев, глава крупной группировки и есть дядя Арслана. — Хреново.

Мужчина кивнул, голову свесив.

— Мир с ума сошел.

— Точно. Валить тебе из Чечни надо, сам-то понимаешь?

— Куда? — улыбнулся смущенно. — У меня девушка здесь. Жениться хочу.

— Калым есть? Дядя пособил? — недобро блеснул глазами Зеленин. Щупал однокашника. Самому противно было, а привычка. Нет на этой войне своих. Нет чужих. Дурная она и все здесь сдуревшие. И тошно оттого.

На кого он думает, в чем подозревает?

Арслан снайпер? Арслан член тейпа, член группировки, боевик?

Бред полнейший.

Десять лет Руслан с Арсланом в одном классе учился, пять за одной партой сидел. Тот по точным наукам ас был, а по физ подготовке в конце плелся. Бегать — дыхалки не хватало, подтянуться — мечта заоблачная, отжаться — тем более. НВП — двойка на тройке. Из десяти выстрелов один в мишень с краю ложил, остальные постоянно в «молоко». Подраться? Ну, что вы! Это ж моветон по фейсам стучать! По клавишам — пожалуйста. Во, воспитание!

Но что это значит сейчас?

А ни черта!

За те, почти восемь лет, что они не виделись, каждый из них изменился. И кто как жил, чем дышал — вопрос.

Но с другой стороны, если старым друзьям не верить, кому вообще тогда верить в этом дерьме?

И потом, признался же сам, никто за язык его не тянул, что дядя тот самый Дагаев, что в горле «федералов», как кость сидит. Мог промолчать, отнекаться. Мало ли Дагаевых?

Нет, честно сказал, как раньше.

— Не изменился ты, — улыбнулся Рус примиряющее.

— Не правда, Руслан, мы все изменились. А эта война? Смотрю и душу выворачивает. Ведь мы вместе были, всегда вместе. А тут… Свобода! Всем глаза и разум застила. Еще деньги. Деньги. Власть. Скажи, как это получилось? Когда крен в головах пошел?

— Меня спрашиваешь? — затушил окурок о камень. Поднялся. — Меня каждый день об этом спрашивали, а потом устали. Ладно, пошел я, может, еще встретимся. И не дай Бог, как враги, — предостерегающе прищурился на мужчину.

— Я всегда другом тебе был, ты мне, как брат. В этом ничего не изменилось и не изменится. Кольку Васнецова помнишь?

— "Ваську"? Чего вдруг вспомнил?

— Он меня тогда чуть насмерть не забил, а ты спас. И сейчас спас. Я такое не забываю.

Хорошие слова, а взгляд — нет. Не Арслана, не щенка — интеллигента — матерого хищника.

Но следующие слова неприятное впечатление размыли, настороженность стерли.

— Я знаю, что вы снайпера ищете. Я найду его тебе, брат.

Рус плечо ему сжал и на подбитую бровь кивнул:

— Фейс береги, а то пока ловишь, тебя поймают.

— Я серьезно, Рус. Вашим слова не скажут, а своим сболтнуть могут. Я услышу.

Мужчина прищурился: помощь не помешает. Больше тридцати ребят уже легло. Куда годно?

— Если по дружбе шепнешь, не откажусь.

— Как тебя найти?

— Лейтенант Зеленин. Адрес точный, — и потопал вниз, к своим бойцам.

И не выдержал, как не хотел казаться сильным, гордым, сдержанным — обернулся и улыбнулся старому товарищу. И тот в ответ:

— Береги себя.

— И ты. Девки нынче жизни стоить могут.

— Эта стоит, — улыбнулся смущенно.

Мелочь, а тепло на душе. Если кто-то в этом дерьме еще любить способен, значит не зря ребята здесь ложатся, значит, есть еще за что воевать, кроме гребанной нефти…