Исса Костоев - Россия - преступный мир

В любопытной книге Андрея Константинова «Бандитский Петербург» есть главка «Ментовский синдром». Она небольшая, и ее можно привести целиком. Вместе с примечанием: «Слово «мент» в современном разговорном русском языке утратило свой уничижительный оттенок и стало синонимом американского жаргонизма «коп» (полицейский). Многие оперативники сами себя называют ментами, причем с гордостью: «Мы — настоящие менты».

А вот текст.

«Они встречались часто — вор в законе и бывший мент, бывший офицер уголовного розыска. Свои встречи они не афишировали, потому что вору было ЗАПАДЛО говорить о делах пусть и с бывшим, но ментом. А мент привык конспирировать почти все свои встречи. Свою бывшую работу он вспоминал часто, и ему казалось, что все это было сном… Уже почти полтора года он руководил преступной бандитской группировкой, в которую в основном входили бывшие сотрудники правоохранительных органов.

Они устраивали друг друга, делились полезной информацией и даже вместе разрабатывали операции.

Их разговор был недолгим. Под конец вор посмотрел на мента и серьезно сказал:

— А ведь вообще-то ты — мент, тебя бы, по понятиям, поиметь надо бы.

Мент облокотился на багажник своего «мерседеса», закурил сигарету и ответил:

— А ты попробуй!

Они посмотрели друг другу в глаза и после ко роткой паузы расхохотались…

Что такое ментовский синдром, нам объяснил один старый опер. Может быть, и сам термин придумал он же. Ментовский синдром имеет две фазы. На первой сотрудник милиции начинает в каждом человеке видеть преступника и злодея. Первая фаза может пройти быстро и безболезненно. При второй меняются понятия. Бандиты и воры становятся понятнее, ближе и роднее, чем обычный законопослушный человек. На второй фазе мент начинает чувствовать себя своим в мире сыщиков и воров. А там, где чувствуешь себя своим, всегда легко сменить роль. Или взять себе еще одну роль «в нагрузку»… Переболеть второй фазой очень тяжело. Лекарство, в принципе, одно — надо менять работу… Вот только на какую? Тот, кто всю жизнь играл в «полицейских и воров», умеет либо догонять, либо убегать…»

Слово «мент» не слишком хорошее, но в данном случае это именно так, именно «мент» — уже не милиционер, а бандит. И разговор происходит между двумя бандитами, которые ничем не отличаются друг от друга: ни «понятиями», ни языком, ни действиями. Они могут сотрудничать, но в случае необходимости без сомнения и колебаний уберут один другого, как это и принято в криминальной среде.

Есть тут и своя горькая правда. И ее не скроешь, рассказывая о взяточниках, бандитах, авторитетах, которые случайно попали в правоохранительные органы, а себя нашли именно в уголовщине. Это тоже «менты» оборотни, нелюди. Поэтому обидно бывает слышать, когда о работниках правоохранительных органов говорят: «Своих покрывают». Ну разве может быть негодяй Камский своим? Или садисты и бандиты, которые в свободное от службы время пытали и кромсали людей? Ловили их, между прочим, тоже люди в форме.

Плохо, когда с придыханием говорят о бандитской «романтике». Если это мода, то плохая. Неужели герой нашего времени — громила с «пушкой», у которого если и есть мозги, то лишь для того, чтобы обдумывать преступные комбинации?

Такая же неправда, когда «романтиками» называют милиционеров, следователей, прокуроров… Если в органы и приходят такие романтики, то они очень быстро разочаровываются. Или перекочевывают в криминальные структуры — все в поисках все той же «романтики». Наша работа — неприятная, тяжелая, зарплата — низкая, льготы — по сути, ничтожные… Так из-за чего же гробить жизнь? Изза чего не спать ночами, рисковать здоровьем, подставляться под пули? Честно говоря, я не знаю ответа. Слово «призвание» тоже не очень нравится, как и «романтика». И гордость за наш «мундир» испытываешь гораздо реже, чем стыд. Есть люди, которые служат по привычке, по инерции. Кто-то остается в милиции… из-за страха перед преступниками: надеется, что у нас он защищен больше, чем остальные граждане. Это тоже заблуждение: в Штатах убийство полицейского наказывается наряду с государственными преступлениями, у нас такого нет.

Так почему мы никуда не уходим? Может быть, потому, что повезло с учителями. Кто-то из них уже на пенсии, кого-то больше нет в живых. И если перед кем-то и бывает стыдно, то именно перед ними. Они были настоящими профессионалами. Стоп! Вот и объяснение: они и нас сделали профессионалами. А профессионализм включает в себя все — и умение работать, в смысле навыков и приемов, и… мораль. Чем же мы отличаемся от бандитов и убийц? Только моралью. А если у человека произошла путаница или подмена понятий, ему нужно подавать заявление об уходе. Он уже не милиционер, он — «мент», а иногда и «мент в законе», совмещающий службу с разбоем или сменяющий замаранный мундир на крутой малиновый пиджак, а служебный «уазик» — на «мере»… И в таком случае мы с ним оказываемся по разные стороны баррикады. Мы — противники.