Ольга Степнова - Домик с крокодилами

– Все ваши книги! – обрела дар речи Софья Владимировна. – Все!!!

– Нужно подписать? – кисло спросила Беда, привычно хлопая себя по карманам в поисках ручки.

– Нет, ну зачем такой каторжный труд! Просто… просто это все ваши книги! – Софья Владимировна свалила книги в угол и отошла на шаг, чтобы со стороны полюбоваться горой детективных романов.

Заметно повеселев, Элка сунула ручку за ухо и опять налегла на джем.

– Мама, ты ведёшь себя как девчонка, – покачал головой Сом.

– Ну не как мальчишка же мне себя вести! – всплеснула руками мама. – Подумаешь, книги принесла! Просто хочу показать, что страна знает своих героев! – Она тоже взяла столовую ложку, зачерпнула джем и сунула его в рот.

– Это ты – страна? – удивился Аркадий.

– Я! Я страна, и я – народ! Кстати, о народе, Аркаша. Зачем двое ребят в наручниках весь день гладили мне через марлю ковры? Разве их гладят? Ковры, я имею в виду?!

– Вся Европа гладит через марлю ковры, – вмешалась с набитым ртом Элка.

– Что вы говорите! – всплеснула руками Софья Владимировна. – Вся Европа в наручниках гладит ковры через марлю?!

– Это спорт такой, – пояснила Беда. – Для особо одарённых спортсменов.

– Боже, боже… Эти милые мальчики – спортсмены? Если бы не вы это сказали, Элла, я бы ни за что не поверила! Они похожи на политических, но сейчас, ведь уже не садят за инакомыслие, правда?

– За инакомыслие всегда садят, мама. Иди в свою комнату, нам нужно поговорить.

Софья Владимировна пошла к двери, но вдруг остановилась и принюхалась.

– Ты выпил, Аркаша? Водки?!

– Я выпил масла, мама, а водкой растёрся! Иди уже!

– В моё время всё было наоборот – пили водку, а растирались маслом, – пробормотала мама, покидая кухню. Её каблуки застучали по лестнице, подтверждая, что Софья Владимировна пошла на второй этаж.

Нужно было начинать свой рассказ и приступать к мозговому штурму сложившейся ситуации, а я не мог оторвать глаз от Элки. Я смотрел и смотрел на её длинные ноги, на губы, чуть испачканные яблочным джемом, на тонкую оправу очков, на паркер за ухом, и чувствовал, какое чудовищно-неправильное решение принял, решив, что нужно «пожить отдельно». Интересно, как я не сдох за месяц без этих ног, этих очков, этих губ в джеме и этой ручки за ухом?.. Как не сдох?!

– Соскучился? – поймав мой взгляд, едко спросила Беда.

– Вроде бы не успел.

– А я, если честно, соскучилась. – Встав со стула, она начала дефилировать у меня перед носом, и я завертел головой как голодный пёс за куском колбасы. – Утром встаю – нет тебя, днём работаю – нет тебя, вечером ложусь спать, опять – нет тебя! Никто не пилит за «пожрать нечего», не свистит в туалете, не будит по утрам из опрыскивателя для цветов, не жарит яйца на утюге, не бросает рыбные кости за диван, не привязывает моими колготками собаку к двери и не отвечает на все телефонные звонки «Приёмная Агаты Кристи!». Ну, думаю, не бывает такого счастья! Нет, думаю, нужно восстановить равновесие в природе!

– Ты всё это делал?! – поразился Сом. – Жарил яйца на утюге?!

– Нужно же было как-то самоутверждаться, – пожал я плечами, не сводя глаз с Беды. – Представляешь, жена – знаменитость, а я – так, тапочки под кроватью.

– Не представляю, – замотал головой Сом. – Но для жены-знаменитости с удовольствием побыл бы тапочками.

– Во! – вскинула палец Элка. – Слышишь, что говорят настоящие мужчины?

– Ты хочешь сказать… – начал закипать я.

– Я хочу сказать, что мне стало скучно без тебя жить. Ты был моим маленьким неудобством, которое заставляло меня острее ощущать все прелести жизни.

– Ты слышишь?! – заорал я, обращаясь к Сому. – Я для неё – маленькое неудобство! Маленькое!!!

– Ты прав, дружище, назвать тебя маленьким – это оскорбление. Элка, да он огромное несчастье, а не маленькое неудобство! Ты знаешь, как он страдал без тебя, знаешь?!

– Я?! Страдал?! Когда это я страдал?!

– Когда морды бандитам бил, когда жрал как слон и когда не жрал, когда на машине гонял, когда Чусову морду бил и внушал, что его город, по-любому – Биробиджан, когда…

– Так, хватит. – Я вставил в рот Сому кусок батона. – Мы здесь не для того, чтобы обсуждать мою личную жизнь. Больше всего на свете меня сейчас волнует судьба Прохора. Если присутствующие среди нас знаменитости вынут из ушей ручки, я расскажу, что я узнал и увидел в доме Громовых.

– Ручки, ручки… Простите, где у меня ручки?! – засмеяла Беда.

– В ушах! – заорал я.

– Всего одна ручка. – Элка взяла паркер и, сунув его в карман, уселась за стол, подперев кулаком подбородок. Стёкла её очков хищно поблескивали неудержимым любопытством.