Светослав Славчев - В ловушке гарпий

Затем — боль. Невероятная, невыносимая боль, как от удара ножом в грудь! Боль, пронизывающая каждую клетку тела, не позволяющая ни вздохнуть, ни выдохнуть. Мгновенный страх, парализующий сознание, возвещающий о том, что ты осужден на смерть. Нет времени раздумывать, а тем более предпринимать что-то. И лишь в последнюю секунду помутнившийся взор различает несущиеся навстречу огромные, слепящие огни.

Удара он не почувствовал и не услышал, ибо уже находился по ту сторону незримой границы, отделяющей нас от пропасти, из которой нет возврата…

Я как будто сам пережил все это, прикованный к креслу. Мысленно я видел каждую деталь.

А сидевший в темной машине опустил боковое стекло и обратился весь в слух. До него донесся ужасный скрежет врезавшегося в грузовик автомобиля и противный звон бьющихся стекол. Затем-мертвая тишина. Тишина, свидетельствующая о том, что его замысел удался.

А потом? Что же он сделал потом? Рискнул отправиться на место катастрофы или же на полной скорости умчался в темноте в противоположном направлении?

Этого я никогда не узнаю. Однако нельзя упускать из виду одну подробность. Тот, кто находился в автомобиле, с потушенными фарами, должен был поторапливаться. Ведь ему нужно было найти нечто у Манолова. Может быть, из-за этого он решился на убийство. В таком случае…

…В таком случае он должен был действовать. Воспользовавшись катастрофой, появиться на месте происшествия, помочь извлечь тело Манолова из разбитого автомобиля и за несколько минут до прибытия полиции успеть обыскать труп.

Может, это двое мужчин на снимке? Абсурд. Могут появиться новые свидетели, прибудет полиция и всем придется давать показания! В протокол будут вписаны имена. Смерть Манолова в таком случае окажется ловушкой для убийцы. Нет, профессионал так опрометчиво не поступит.

И все меня не покидает чувство, что там, на повороте, после катастрофы произошло еще что-то. Очень важное для меня.

С этим чувством я встаю и отправляюсь на поиски Брюге.

Кафе-бар тонет в усыпляющей музыке и неярком свете. Из-за перегородок кабин доносятся приглушенные голоса посетителей, две джинсового типа девицы дежурят на своем посту, подперев локтями стойку бара. Бармен, завидев меня, изображает подобие улыбки, и, продолжая смешивать коктейль, кивает в сторону бокового кабинета.

Брюге сидит на своем месте, склонившись над гранками. Его авторучка бегает по листкам, а непременный стакан с кока-колой подозрительного цвета уже опорожнен до половины. Он поднимает голову, довольно равнодушно бросает на меня взгляд и указывает на стул рядом с собой.

— Присаживайтесь. — Потом откладывает ручку в сторону и вздыхает. — Я задаю себе вопрос, герр комиссар… неужели и у вас то же самое?

— Что именно?

— Главные редактора — обязательно шизофреники!

Его горячая любовь к главным редакторам мне уже известна. И неистребимое пристрастие к риторическим вопросам тоже.

— Что случилось? — интересуюсь я.

— Фантастический материал, — он похлопывает ладонью по гранкам перед собой. — Завтра его паршивую газетенку раскупили бы в мгновение ока! А он, понимаете, снял его в последний момент!

Я становлюсь неравнодушным, как нынче любят выражаться журналисты, к его горю и участливо спрашиваю:

— Жаль, а о чем материал?

— Небольшая афера с наркотиками. Ничего особенного, разве что в ней замешаны детки крупных шишек. Прогулки на яхтах и т. д. Мне удалось раскопать кое-какие фактики… — Он улыбается и толстые стекла его очков поблескивают. Сами понимаете, могут быть информированные друзья! А шеф ни с того ни с сего забраковал в последний момент!

— Значит, ваш шеф — далеко не шизофреник! — серьезно говорю я. — Давайте закажем сандвичей и кока-колы по вашему рецепту. Мне хотелось бы поговорить с вами, но не на голодный желудок!

— Приветствую разумное предложение! — заявляет Брюге и поднимает вверх два пальца. Насколько я понимаю, это отработанный метод сигнализации.

Стаканы с “крепкой” кока-колой появляются мгновенно. Оставив их, бармен тотчас исчезает.

— Ну, что ж, а теперь поговорим! — поднимает стакан Брюге. — Наверное, речь пойдет о вашей работе. Кстати, как она продвигается?

— Можно сказать… приближается к концу, — осторожно говорю я.

Потом, отпив дрянного на вкус напитка, добавляю:

— Инфаркт. Доктор Манолов скончался от инфаркта. Катастрофа — всего лишь следствие, да и раны, полученные в ней, не столь уж серьезны.