Алексей Нагорный - Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]

— Есть.

Пашутин обладал определенным контрмилицейским опытом. Он понимал, что за ним могут следить. Знал, что любой его разговор могут прослушать и записать на пленку. Он был предельно осторожен. Но в том-то и дело, что никакой, даже самый изощренный преступник не в состоянии всего увидеть и обо всем узнать, даже если он осведомлен о возможности милиции, готов к встрече с ней.

Под грохот колес Пашутин задремал и не заметил, что еще с перрона его «ведут» сотрудники специальной службы уголовного розыска. Кстати, они вели его с того самого дня, как он предложил свою помощь Миронову. Вели не потому, что Николай Федорович и его сотрудники всем не верили. Просто слишком большая ставка была на кону, чтобы можно было вот так, запросто, довериться первому встречному. И Пашутина проверяли. Однако эта проверка ничего компрометирующего не дала…

Вот и на этот раз Николай Федорович выслушал доклад старшего бригады, положил трубку и сказал Миронову:

— Лег спать твой Пашутин. Агнец, да и только. — Николай Федорович в упор посмотрел на Миронова: — Ты ему веришь?

— Я верю фактам. Какие у нас основания ставить Пашутина под сомнение?

— Давайте подумаем все вместе. — Николай Федорович обвел глазами своих помощников. — Давайте взвесим все «за» и «против». Высказывайтесь, капитан. — Он взглянул на внука.

— Пашутин — инициативник, предложил свои услуги сам, — сказал Генка. — Считаю, что это в порядке вещей. Человеку обрыдло преступное прошлое, преступное настоящее, и он искренне хочет подвести черту. Объективная проверка его не скомпрометировала. Давайте будем верить фактам. Я считаю, что товарищ Миронов прав.

— И я считаю, что прав, — поддержал Смирнов. — Раз не доказано обратное.

— Допустим. — Николай Федорович прошелся по кабинету. — Значит, от золота они отказались? Будут брать только платину?

— Факт! — широко улыбнулся Генка.

— Почему факт? — остановился Николай Федорович.

— Вспомните, как они подставили нам Лабковского. — Генка начал горячиться. — Зачем? Чтобы мы слушали этого Лабковского и верили каждому его слову! Например, они продемонстрировали Лабковскому ссору Володина и Ананьевой! И мы должны в эту ссору верить! На самом-то деле весь их расчет строился именно на интимных отношениях Ананьевой и Володина, на их любви! А это все лопнуло!

— Допустим, — снова сказал Николай Федорович. — Значит, они хотели, чтобы мы верили Лабковскому. Хотели с помощью ничего не подозревающего Лабковского отвлечь нас от своей основной операции. А от какой? От золота или от платины?

— Трудный вопрос, — неуверенно произнес Генка. — Но мы договорились верить Пашутину. Выходит, от платины.

— Есть еще один вопрос. — Николай Федорович усмехнулся. — Что такое ссора Зины и Вити? Зачем нам об этой ссоре знать? И какую точную цель преследовали бандиты, извещая нас об этой ссоре?

— А знаете что? — встрепенулся Смирнов. — По-моему, я цель понял. Они как хотели? Чтобы мы вначале поверили Лабковскому, начали активно разрабатывать версию «Ананьева — Володин», потом поняли, что это пустой номер, и нас просто-напросто хотят отвлечь от основной операции. Тогда, по их расчетам, мы плюнем на Володина и Ананьеву и начнем искать настоящую проблему. Тут-то и появится Пашутин со своей версией чистой платины. И мы на эту версию клюнем. А на самом деле…

— Они возьмут золото? — насмешливо перебил Миронов. — А как? Зина им ничего не даст. А и даст — его не вынести с завода. Охрана удвоена…

— Подождите, — остановил его Николай Федорович. — Смирнов дело говорит. Мы сможем поставить наших людей рядом с кладовой?

— Нет, — сказал Миронов. — В этом коридоре одна дверь — в кладовую. А в кладовой — только шесть метров площади, сейф в стене и столик Ананьевой. Никого не спрячешь.

— Понятно, — Николай Федорович задумался. — Тогда есть только один выход, чтобы не рисковать. Нужно уже сейчас, сегодня, обмануть преступников. Это я возьму на себя. До завтра.

Домой Николай Федорович пришел вместе с Генкой поздно. Нина накрыла стол.

— Ну, мужчины, отличились. В кои-то веки все за одним столом!

— Бати нет, — посетовал Генка.

— Здесь я, — Виктор вошел в столовую, вытирая шею мохнатым полотенцем. — Прошу извинить, нетерпением горю: как успехи?

— А никак, — беспечно пожал плечами Николай Федорович. — Скажи, Виктор, ты помнишь «Санько»?

— В лицо? — Виктор сел к столу. — Лоб высокий, широко поставленные глаза, уши слегка оттопырены, нос прямой, губы полные, уголки рта вверх. Типичный русак. Почему спрашиваешь, батя?