Анна и Сергей Литвиновы - Золотая дева

– А приехали в Сочи и только увидели тебя – сразу поняли: это она. Наша дочь, – закончил отец.

Мама тоже сквозь слезы улыбнулась и добавила:

– Помнишь нашу кошку? Когда она на даче котят родила? И к ней еще один прибился, чужой? Ну, тот, рыженький с белыми лапками! Она ведь его даже больше, чем своих родных, любила. Вылизывала чаще всех и защищала всегда…

– Но того котенка никто не искал, – вздохнула Маша. – А меня моя мама ищет.

Родители переглянулись.

– Ты так думаешь? – усмехнулся отец.

А мать запальчиво произнесла:

– Да той девчонке всего семнадцать лет было! И она даже не знала, от кого тебя родила! И отказаться от тебя решила сразу. Уже в родзале, когда ей ребенка хотели показать, отвернулась и сказала, что смотреть не хочет. И даже имя тебе отказалась давать – его медсестры придумали. А на следующий день написала отказную…

– Неправда. Вы меня обманываете. Опять. – Маша с вызовом взглянула на родителей.

– Твоя, так сказать, мама… выписалась из роддома на третий день. А тебя перевели – одну! – в детскую больницу, – горячо продолжил отец. – И там ты почти четыре месяца провела. И все время у этой женщины оставался шанс аннулировать отказную. Забрать тебя домой. Это возможно, пока нет решения суда об удочерении. Но она даже ни разу не заглянула к тебе. Не позвонила узнать, как у тебя дела…

– Все равно я ее найду, – упрямо повторила Маша.

– И думать не смей! – снова вспылила мама.

А отец успокаивающе погладил жену по плечу и произнес:

– Пожалуйста. Ищи. Прямо завтра можешь начать. Но сейчас пойдем, пожалуйста, домой. Уже очень поздно, мы все устали и замерзли.

Маша почти успела произнести: «Не пойду!»

Но вскинула голову и увидела, сколько любви в отцовском взгляде. И сколько тревоги – в мамином… Пусть не родные – но ведь искали ее. Волновались. Да и слишком она сейчас измучена, чтобы немедленно отправляться на вокзал. Опять же, ночь на дворе, любой милиционер увидит, что девочка без родителей, и отправит домой…

И Маша решила, она все еще успеет.

…Однако поиски растянулись на годы.

Хотя приемные родители на этот раз повели себя честно и нисколько ей не препятствовали. Даже адрес, по которому была прописана Елена Балакина, нашли. Но предупредили: биологической матери (если она, конечно, интересовалась судьбой своей дочери) сообщили, что ребенок умер. В детской больнице, в возрасте четырех месяцев. Это была обычная практика и единственный способ сохранить тайну и обезопасить себя от незваных гостей. Потому что было немало случаев, когда родные матери (чаще всего – опустившиеся алкоголички) находили своих брошенных детей. И являлись к ним с объятиями и запоздалыми изъявлениями любви, наносили ребенку психическую травму… Поэтому после того, как суды принимали решение об усыновлении, приемные родители всегда просили обезопасить себя и ребенка от биологических родителей. Пусть и таким, достаточно жестоким, способом.

«Вот и объяснение, почему мама меня не искала, – решила для себя Маша. – Она думала, что я умерла…»

Над письмом Елене Балакиной девочка сидела больше недели – писала, перечеркивала, снова писала, тщательно проверяла ошибки, чтоб та не подумала, будто у нее дочь глупышка…

Однако через месяц конверт вернулся с пометкой: адресат выбыл.

Что делать дальше, Маша не знала. Да и пыл ее несколько поугас. Приемные родители ведь тоже не дураками оказались. Все это время мягко, но планомерно убеждали дочь: родной – не тот, кто произвел на свет, а кто вырастил. И тому, что они все скрывали от нее, тоже объяснение нашли: это, мол, для того, чтоб Машу подружки не дразнили. И соседки не косились. Не называли бы сироткой или подкидышем.

– У нас ведь, Машенька, люди злые, – вздыхал папа. – И чужие беды обожают. Слышала, наверно, как говорят: «У соседа корова сдохла. Мелочь, а приятно».

– Разве тебе хочется, – подхватывала мама, – чтоб все кругом знали, что ты приемная? В лицо бы тебя жалели, а за глаза – насмехались?

– А правду мы бы тебе все равно рассказали, – убеждал отец. – Просто ждали, когда ты подрастешь немного…

И Маша в конце концов сдалась.

Никому, даже самым верным подружкам, о случившемся не рассказала. И приемную мать продолжала называть мамой. И отца – папой. И любила их по-прежнему. И слушалась (а иногда и нет). Они по-прежнему оставались семьей. Мария только злосчастную куртку, которую ей на день рождения все-таки подарили, почти не носила, хотя та и модной оказалась, и красивой, и жутко дорогой. Но едва ее надевала – сразу вспоминала, как искала подарок на антресолях. И что нашла вместо него…