Лариса Соболева - Два гения и одно злодейство

Опустившись на пол, Лина тряхнула Лазаря. Тот застонал, с трудом открыл глаза. Жив. И видимо, сам себе сделал укол, а на это требуется мужество. Антидепрессанты он ненавидел, так как после уколов не в состоянии был шевелиться, реагировать, его покидали силы, лишь полные муки глаза выдавали неблагополучие внутри. Она консультировалась с врачами, да только никто не мог вразумительно ответить, что происходит с больным после инъекций. Разная психика, разные защитные силы организмов, отсюда разные реакции – вот и все. Может, ему не подходили лекарства, но что было делать? Не водить же по врачам без документов? После кризиса Лазарь не делился впечатлениями, наверное, боялся напугать Лину, а был благодарен, внимателен и услужлив. Правда, услужливость его без пресмыкательства, ближе к покровительству.

Взяв Лазаря за подбородок, Лина высматривала в тусклых, «пьяных» глазах проблески сознания. Застала его не в лучшем виде. Но вот промелькнуло оживление, он узнал ее, но этого мало. Лина не выдержала, закричала впервые в жизни на него:

– Ты что натворил? Ответь: что ты сделал?

Он промолчал, лишь сжал челюсти до скрежета зубов и прикрыл веки. Орать бесполезно, бесполезно и требовать вразумительных объяснений. Лина вскочила на ноги, сняла пальто, бросила на кресло и ушла на кухню. Мучил голод. Наверняка и Лазарь не ел последние дни. Сварив кофе и сделав картофельное пюре, с трудом усадила его на диван, сунула ему в рот ложку с пюре:

– Поешь, тебе нужно поесть.

Он вполне осознанно посмотрел на нее и выплюнул еду. Лина убежала на кухню, опершись о стол руками, качала головой, склонив ее на грудь:

– Как мне это пережить? Я на грани срыва.

Страшная мысль залезла в подсознание… Лина тихонько вернулась в комнату. Прежде необходимо выяснить, точно ли убит Марк. Она достала салфетку, осторожно, будто боясь, что Лазарь откусит руку, убрала остатки пюре с подбородка и одежды на груди, потом яростно, с отчаянием прошептала, схватив его за грудки:

– Очнись, ты мне нужен, Лазарь.

В следующий миг Лина вскрикнула от неожиданности, очутившись на спине, Лазарь навалился сверху и впился в ее губы. Ощущая вкус вареного картофеля, она с отвращением вырывалась, но вдруг ее словно ударило: Лазарь притворялся! Панически припоминала, что и где говорила, мог ли он слышать неосторожно сорвавшиеся с губ слова. Вскоре ответ получила от него:

– Я хотел именно это услышать.

«Ты мне нужен» и есть то, что ему хотелось услышать. Для него только это важно. Лина, упираясь руками в пол, выскользнула из-под него и с интонацией упрека произнесла, словно не догадалась:

– Ты притворялся больным? Это нечестно.

– Прости, – он положил подбородок на ее колено, улыбнулся. – Я проверял тебя.

– Проверял? Ты не веришь мне? Да?

А ведь не верит. Слишком неправдоподобны ее отлучки, жажда мщения и прочая ахинея, которой она кормила его, постепенно наталкивая на подозрения. Но в данный момент он слишком был рад ее появлению, слишком устал от себя, слишком хотел ее. Лазарь провел руками по ногам Лины, затем по туловищу, а она легла на спину, как ему показалось, с неохотой.

– Не соскучилась? – напрягся Лазарь.

– Значит, не веришь мне? – повторила она. – Ты обижаешь меня.

– Верю, – коротко ответил, приблизив лицо к лицу Лины.

– Тогда почему проверял? – осторожно выпытывала.

– Неважно. Ты здесь, больше мне ничего не нужно.

– Скажи, ты обманул меня? Ты не убил Марка?

– Я застрелил его.

Мягко отстранив Лазаря, Лина села, после длительной паузы спросила:

– Ты точно уверен?

– С трех шагов попасть не сложно.

– С трех?! Он был без охраны?

– Нет, выезжал с охраной со двора офиса в автомобиле. Я подъехал, выстрелил и уехал. Мне вслед два раза стреляли. Глупцы, пули в меня не попадут.

– Ты поступил безрассудно. Куда попал? В лоб, в сердце, в живот?

– Не знаю. Было темно. Но я попал. Я чувствую, попадая в цель. Когда пуля убивает, на долю секунды замирает и уплотняется воздух вокруг. А после, словно от испуга, вздрагивает. Этот миг едва уловимый. Наверное, потому, что происходит столкновение жизни и смерти, глаза этого не видят, только нервы чувствуют. Это как взрыв, неосязаемый, неслышимый, но страшный. Поэтому на войне, где убивают непрерывно, всегда страшно. Там особый воздух, мучительно дребезжащий, а плотность его удушливая.

Лазарь часто выражался странными образами, понятными только ему, особенно в моменты приступов. Тем не менее, сейчас его голос оставался ровным, фразы выстраивались логически.