Лариса Соболева - Коварство без любви

Да, действительно, час двадцать шло первое действие, а в зрительном зале, в переполненном зрительном зале(!), стояла сокрушающая тишина, будто там никого нет. Участники спектакля, как и Кандыков, пребывали в недоумении, пялились друг на друга, пожимая плечами. Дело в том, что в спектакле есть очень смешные места, все-таки это комедия, и смех в зале всегда был. Но не сегодня. Почему публика не смеялась?

– Они что, вымерли? – обращался ко всем Кандыков, беспомощно разводя руками. Однако шум за занавесом подтверждал, что в зрительном зале полно народу. – Ничего не понимаю...

– А что тут не понять, – промолвила Клава печально. – Наляпали вводов, вот вам и результат. Пыжимся, пыжимся, а зритель скучает. Ему не смешно.

– Клава права, – заявила пожилая актриса. – Играть должны актеры, а не рабочие сцены. Снизили профессионализм до уровня самоделки...

Вперед выступил Юлиан Швец. Мало того, что он руководитель творческого состава, теперь еще и выполняющий обязанности директора! Почти сбылась мечта!

– Репризный текст надо подавать ярче, – сказал Юлиан со знанием дела. – Темпоритм снизился, это и привело к ухудшению качества.

– А что ты сам не увеличил темпоритм? – завелся Кандыков. – Ну и подавал бы репризный текст, показал бы пример.

– Вот именно, – поддержала его актриса средних лет. – Ты, Юлик, много на себя взял. Кто тебе дал право нас учить? Мы все заканчивали театральное училище, а у тебя только справка, что прослушал курс...

– Не надо переходить на личности, – рявкнул Юлиан. – Нам еще играть второе действие. Вы сейчас можете оскорблять меня сколько угодно, от этого ничего не изменится. В зале не смеялись. Это симптом.

– Симптом? – гневно выговорил Кандыков. – Это не симптом. Это агония. А кто довел до этого? Ты и твоя карга уничтожили театр. Все, конец нам пришел.

– Прошу вас, – захныкала Катерина Кандыкова, дергая мужа за рукав, – не ссорьтесь. В зале городское начальство...

Тот, зло глядя на Юлиана, отдернул руку и, шепча ругательства, ушел.

– Плевала я на начальство, – пробурчала Клава Овчаренко и побрела в гримерку за подкреплением морального духа, то есть глотнуть самогонки. – Надо мной столько начальников, что я уже запуталась. И все меня учат. Надоели.

– Прошу настроиться на второе действие, – произнес Юлиан, уходя со сцены.

Внутри Юлиана бурлил вулкан, до предела натянулись нервы. Сегодня он понял свою ошибку. А состояла она в том, что не разогнал вовремя труппу. После длительного застоя, когда играл так называемые выходы, ему страстно хотелось взять реванш, играть все подряд, но только главные роли. Добился этого, а потом устал. Волевые решения Эры, навязываемые режиссерам, не принесли удовлетворения, ибо кумиром он так и не стал. Отсюда усталость и переоценка своих действий. И вот, когда пришло осознание, что, в сущности, роли ему не нужны, свалились несчастья одно за другим, изменившие положение в театре. Коллеги уже огрызаются, а немногим ранее склонялись, как перед господином. Да, упустил шанс, упустил.

А на сцену прибежала администраторша:

– Кандыкова! Почему звонок в зрительный зал не даешь?

Катерина дрожащим пальцем дотронулась до кнопки звонка. Стычка мужа и Юлиана не сулила ничего хорошего, Кандыкова думала о последствиях.

Еще до третьего звонка все зрители сидели на своих местах. Администраторша сообщила об этом феномене Кандыковой, а уж она актерам, которые подтягивались на сцену. Третий звонок дается за кулисы, призывая актеров к началу акта, потом минутки три помреж выжидает, дабы зрители поторопились на места, и дает звонок в зал. А тут и выдерживать не надо, все сразу же после второго звонка как угорелые помчались в зал. Странная публика сегодня: почему-то не смеялась, когда было смешно, не ушла в антракте домой, а в полном составе заняла места раньше положенного.

Степа, являясь частью публики, не смеялся лишь потому, что мыслями был далеко от действия на сцене. Волгина не реагировала на, по ее мнению, слабый юмор. Яна прыскала в кулак, но, видя натянутость в зале, где, как сотни монументов, застыли зрители, стала сдерживать себя – не хотелось выглядеть белой вороной.

Пошел занавес. На сцене все участники спектакля запели здравицу.

Молодая цыганка налила в бокалы красное вино (разумеется, это напиток, сделанный заботливыми руками реквизитора), обошла с подносом персонажей. Кандыков, стоя посередине сцены с бокалом в руке, улыбался и поворачивался вокруг своей оси, глядя на поющих артистов тоже с бокалами: