Лариса Соболева: Белая кошка в светлой комнате

К Щукину подбежал Гена, сообщил, что никто из соседей не хочет разговаривать ночью.

– Завтра опросишь, – бросил он в ответ, открывая дверцу авто.

– Я такого цирка даже в кино не видел, – садясь в машину, хохотнул Вадик. – На что американцы фантазеры, и то не додумались слепить боевик из семи пуль мимо цели.

– В боевиках героев поливают из автоматов и не попадают, – возразил Гена. – Но я согласен с Вадиком: стрелять, целясь с двух шагов, и не попасть… это надо быть слепым. А по всем показаниям потерпевшего, стрелок был зрячим, ведь Самойлов заверяет, что он ловил его, то есть выбирал место и стрелял точно по Валентину. Но не попадал. Может, он не собирался попадать, специально стрелял мимо?

– В таком случае в поступке стрелка нет логики, – поспешил сказать Вадик. – Зачем он тогда вообще стрелял? Не знает, что за подобные шутки заводят уголовные дела? А что вы думаете по этому поводу, Архип Лукич?

– Честно говоря, не знаю, что думать, – признался Щукин. – Дело-то мы заведем, а вот доведем ли его до конца… вопрос, конечно, интересный.

– Что тут думать, – пожал плечами Гена. – Совершено покушение на убийство.

– Покушение! – хмыкнул Вадик. – Моя б воля, я бы квалифицировал действия стрелка как разбойное нападение.

– С какой целью? – фыркнул Гена. – Ограбления не было, все цело.

– Тогда я бы назвал данный инцидент крупным хулиганством, – не соглашался Вадик. – Но покушение – это сильно круто. Стрелявший даже не ранил Самойлова.

– Ничего себе – хулиганство! – возмутился Гена. – Обойму выпустил и сбежал! Точно, это покушение, только смысл его непонятен.

– Не спорь, Вадик, – разворачивая машину, сказал Щукин. – Действия стрелка квалифицируются как покушение на убийство. Тебе напомнить? Убийство – это умышленное причинение смерти другому человеку, а покушение – это когда некое лицо пыталось осуществить преступление, то есть убить, но не довело его до конца по не зависящим от него обстоятельствам. Например, патроны кончились.

– Ой, да знаю я все наши закорючки, но не согласен с ними! – со свойственным ему максимализмом воскликнул Вадик. – Суть в чем? Если он пришел завалить Самойлова, почему не завалил? Ну, да, бывает, сразу и не попадают, правда, с большого расстояния. Но ведь стрелок-то находился в гараже! Не прятался, не боялся, что его узнает Самойлов. Хорошо, не попал раз… ну, два… пусть три раза не попал, но не семь же! На фиг тогда стрелять?

– Я думаю, стрелок припугнул Самойлова, – вывел Гена.

– В данной истории меня настораживает другое, – произнес Щукин. – У Самойлова нет заклятых врагов, у которых был бы повод убить его или припугнуть, следовательно, трудно будет установить мотив. А стрелок пришел, имея мотив.

– Ничего, ночь переспит, вспомнит, с кем в детском саду горшками дрался, глядишь, и тайный враг найдется, – успокоил Вадик. – Нет, не понимаю! Почему он стрелял? Или даже так: почему он не попадал?

Молчание. А что тут скажешь?

Почти два дня Щукин провел в раздумьях, которые с полным основанием можно назвать философскими сетованиями на жизнь. Только-только он почувствовал себя уверенно, увидел в глазах коллег уважение, начал готовиться к дальнейшим удачам, как вдруг судьба состроила рожу: держи невыигрышное по всем статьям дело. Зацепок нет, как и нет мотива, нет ни одного подозреваемого, нет даже идеи, при помощи которой можно набросать хотя бы приблизительный план расследования. Зато есть улики – гильзы и пули. Но где тот пистолет, из которого выпустили семь пуль, у кого? Перспектива маячит не радужная: Щукин покрутится, побегает, затем положит дело на полку, то есть оно останется нераскрытым, как уже было неоднократно. Недавний успех забудут, Архипу Лукичу снова прилепят ярлык бездарного следователя.

Щукин открыл окно, гроздья белых цветов акации висели прямо перед ним, в кабинет вползал тонкий аромат. Архип Лукич протянул руку, сорвал кисть акации и поднес к носу. А вон и первые пушинки полетели, скоро без очков станет невозможно выйти на улицу – тополиный пух закует город, как в вату, люди будут ругаться, жаловаться на аллергию и с нетерпением ждать спасительных дождей. А Щукин в отличие от многих любит тополиный пухопад, может часами наблюдать за беспорядочным полетом белых хлопьев и удивленно поднять брови на вопрос: «Чем же они вас привлекают? Наверное, оторванностью от основания – от дерева. Летят они себе и летят, и куда их занесет ветер – не знают». Куда Щукина приведет новое дело, он тоже не знает.