Йенс Шпаршу - Маска Лафатера

В факсе же, который Массольт положил теперь на стеклянный стол, речь шла совсем о другом. Об участии в ток-шоу — в качестве эксперта по Лафатеру. Тема — «Пластические операции и истинное „я“». И что самое интересное, шло оно во второй половине дня!

— Вторая половина дня, черт побери! — Массольт от восторга побелел, как известь. — Да мы же вторгнемся прямиком в жизнь домохозяек! В реальность! Такой шанс больше не представится! Это вам не горстка ученых аристократов!

Вот это мне и нравилось в Массольте! Всегда стоит на твердой земле, всеми четырьмя ногами.

Тем не менее в прошлом у нас часто возникали разногласия, что вполне могло дать мне повод сменить литературного агента. В последний раз мы поцапались год назад, когда в Румынии вдруг ни с того ни с сего появилось пиратское издание моей книги «Почему опять я?», о котором Массольт якобы ничего не знал. Воспоминание об этом впоследствии не раз и служило мне подтверждением: Массольт отнюдь не принадлежит к тому типу людей, кого называют «любителями литературы». Совсем напротив — бизнесмен до мозга костей.

— Уверяю вас, такого рода выступление и вашу последнюю книгу…

Я неодобрительно взглянул на него. (Можно сказать, отметил минусом.)

— …и ваших «Кочевников», — поправился Массольт, — сделает еще популярнее. Поверьте мне на слово.

Я только одного не понимал — каким образом эта телевизионная братия вышла на меня как на «эксперта по Лафатеру»?

— Ну-у-у, — загадочно протянул Массольт, — а для чего же иначе вам нужен агент? Ах, кстати, — «Кочевники», пока не забыл.

Он вытащил еще один листок. Заявка на очередное выступление. Этот вопрос он хотел решить сразу, в моем присутствии. Иногда у него случались приливы сверхактивности. Он схватил телефонную трубку — глаза человека, готового к борьбе: узкие, тонкие щели.

Я откинулся на спинку стула.

Краткая вступительная болтовня. Затем Массольт во всех подробностях обсудил с невидимым собеседником вопрос гонорара. С особым удовольствием углублялся он в мельчайшие детали обсуждаемой темы. Я же с умилением склонил голову набок — будем точны, на правый, чтобы лучшим своим ухом, а именно левым, иметь возможность подробнее расслышать, о каких суммах в данном случае идет речь. Массольт виртуозно делал свое дело. Он не отступал ни на шаг. В ответ на предложения, поступающие от собеседника, он лишь угрюмо сопел в трубку. Это продолжалось довольно долго. Я не верил своему уху и уже начинал побаиваться, что в решающий момент все лопнет. Массольт же, продолжая беседу, лишь молча мне кивал.

И верно: в финале он, совершенно расслабившись, распластался в своем рабочем кресле и молча простер в мою сторону кулак с победоносно задранным вверх большим пальцем.

Вечером — к Эллен!

Так мы договорились по телефону, и я был этому рад, ибо мне вовсе не улыбалась мысль все берлинские выходные проторчать в своей квартире, наедине с самим собой.

Времени оставалось еще много.

Зарядил дождь. Серый и упорный, он ливмя лил из всех нависших над Берлином туч.

Заложив руки за спину и склонив голову, чтобы не намокли очки, я устремился на другую сторону улицы. Автобус же явно медлил появиться.

Я встал под козырек. И тут увидел в стекле витрины свои мокрые, плотно прилипшие к голове волосы. Салон красоты «Имидж». Я глянул на часы. Почему бы нет?

— Сухую стрижку, если можно, — сказал я, подойдя к стойке. — Немножко подровнять, и все такое.

Парикмахерша с сомнением оглядела мою башку.

— Ну что ж, тогда с мытьем, хоть я только что мыл голову, — солгал я.

Других посетителей не было. Я сел в ближайшее кресло.

Только что из салона вышел мужчина, и парикмахерши еще говорили о нем. Где-то в районе височной части головы его волосяному покрову был нанесен ступенчатый губительный надрез. Даже в среде опытных парикмахеров подобный изъян прически считается совершенно безнадежным. Бедняге нельзя было помочь. Со словами «А вот теперь мне необходима колбаса карри!» он удалился.

Наконец-то и меня стали обрабатывать. Приготовления окончены — приступаем.

Одна только головомойка чего стоила! То горячо, то холодно! Шею так и шпарило! Я расслабился и закрыл глаза. Теплая струя воды, проворные руки парикмахерши, массирующие кожу головы… В таких условиях мудрено сохранить хладнокровие: я растворился в блаженстве, упиваясь своей беспомощностью перед ней, окутанный сковавшим мои движения балахоном, всем своим существом, включая кожу и волосяном покров, отдавшись ей на суд и расправу. Мне не нужно было ничего делать — только прислушиваться к усыпляющему, равномерному пощелкиванию ножниц где-то там, в небесной синеве моего сознания.