Константин Ковальский - Тандем

Несмотря на солидную дозу выпитого, Петр смотрел на него внимательным, изучающим взглядом.

– Того же, что и все артисты: слава, известность, престиж…

Была еще одна причина, но о ней он решил не говорить даже своему бывшему учителю. Возможно, потом, когда наступит время. Ведь иллюзионисты никогда не раскрывают всех своих тайн, а если и раскрывают, то это может оказаться очередной иллюзией, отвлекающим маневром, во время которого исполняется настоящий трюк.

Но все, что он сказал фокуснику, было правдой. Просто не всей.

– Ну, хорошо. – Петр понял, что ему вряд ли удастся переубедить Данилу, но решил сделать последнюю попытку: – Зрители. Ты ни на что не обратил внимания, когда наблюдал за моим выступлением?

– Я понимаю, о чем вы говорите, Петр Зиновьевич.

– Не думаю, что до конца понимаешь. Не очень воспитанные и малокультурные люди были всегда, и в мое время тоже, чего уж там… Но они не представляли собой основную зрительскую аудиторию. Теперь же посмотри вокруг: фильмы, книги, песни – все это рассчитано на примитивных людей, на серую массу…

– Вы сгущаете краски, не все так плохо.

– Все еще хуже, Данила! Теперь искусство поставлено на коммерческую основу, цель которой – деньги, деньги, деньги. Любой ценой!

– В Америке то же самое.

– Нет, не то же. – Петр начал горячиться. – У нас берут для примера только худшее и довольно успешно внедряют это в массы. И именно этот мусор определяет сегодня массовую культуру. В качестве нормы – сплошной примитив, который и является новым стандартом!

То ли коньяк был тому виной, то ли долговременное отсутствие нормального собеседника, но Петр разошелся не на шутку. Он уже почти кричал, лицо покраснело, и Дфаниле пришлось его успокаивать:

– Петр Зиновьевич, поверьте, все не так плохо. В театр и клубы ходят разные люди, правда?

Фокусник замолчал, приходя в себя.

– Что-то я распсиховался. Извини, наболело.

– Я вас понимаю. И предлагаю сделать то, о чем вы мечтали, – поднять наше искусство на ту высоту, на которой оно еще не было в этой стране.

Данила похлопал учителя по руке:

– Никаких дискотек, ресторанов и клубов, только если мы сами решим, что это необходимо для определенных целей. Только театры.

– Только театры… – повторил успокоившийся Петр. – Действительно, там нет столиков со жратвой, водки, обкуренных малолеток… И с какого театра думаешь начать?

Данила улыбнулся и показал. С балкона был прекрасно виден подсвечиваемый прожекторами Оперный.

– Вот даже как. Ну, ты сразу замахнулся. – Петр озабоченно покачал головой.

– А чего мелочиться? – Тон Данилы стал серьезным, а лицо приняло жесткое выражение. – Или делать все по высшему разряду, или не делать вообще.

– Ну, тогда, – засопел Мастер, – если отговорить тебя не вышло, придется помочь, а то наворочаешь тут дел…

– Я знал, что вы согласитесь. – Данила снова улыбался.

Все складывалось просто отлично.

Но тогда он еще не знал, чем обернется его возвращение в родной город.

Его разбудил телефонный звонок.

– Мистер Даниель?

– Да? – Он прокашлялся. Не надо было вчера столько курить.

– Вам звонят из города, соединить?

– Да.

Он повернулся на кровати и зажмурился: шторы были раздвинуты, и по глазам резанули яркие лучи солнца.

– Даня?

– Да, Петр Зиновьевич… Доброе утро.

– Какое утро? – послышался недоуменный голос. – Час дня уже. Давай, приезжай ко мне. Запиши адрес.

– Сейчас. – Он пошарил по тумбочке и наткнулся пальцами на ручку. – Диктуйте.

Записав адрес, он позвонил администратору и заказал такси. Затем принял холодный душ, окончательно смывший сон, и открыл окно. В номер ворвался шум проспекта и свежий весенний воздух, смешанный с выхлопными газами проезжающих внизу автомобилей.

К входу подкатил старый «Мерседес» с желтыми шашечками на крыше.

Через двадцать минут он вышел возле серой панельной девятиэтажки и поднялся на второй этаж. Дверь открылась сразу.

– Заходи… Ну ты и спишь!

– Я в самолете не спал.

Данила прошелся по единственной комнате. В одном углу застеленная шерстяным одеялом кровать, в другом – беспорядочное нагромождение личных вещей вперемежку с реквизитом. В комнате висел запах табачного дыма, жареной яичницы и кофе. Общая атмосфера запустения показывала, что хозяин плевал на уборку и на то впечатление, которое эта обстановка производит на возможных гостей. Хотя гости, как показалось Даниле, здесь бывают нечасто.