Анна и Сергей Литвиновы: Страна вечного лета

– Или же просто ее однофамилец, – спокойно закончил Павел.

– Да брось, – отмахнулась девушка. – Таких совпадений не бывает!

– Но и обвинять его пока что не в чем.

– Подожди… – наморщила лоб девушка. – Так этот Женя, он Матильде кем приходится?

– Понятия не имею, – мгновенно откликнулся Павел.

– То есть как?

– А вот так. У меня на руках всего лишь копия решения суда, а тут значится: развести Игоря Кирилловича и Анастасию Егоровну Мединовых; присвоить Анастасии Мединовой ее девичью фамилию – Громова; изменить фамилию ее дочери с Мединовой на Громову; установить проживание детей: дочери Матильды – с матерью, сына Бориса – с отцом. Все.

– Постой! Ты сказал: сына Бориса? Значит, у Матильды есть брат? – вскричала Римма. – Родной?

– Похоже, что да.

– Но тогда это вдвойне странно!

– Странно? Почему?

– Да потому, что сюда уже явилась наследница. Девица. Какая-то седьмая вода на киселе, троюродная племянница, что ли. И утверждает, что более близких родственников, чем она, у Матильды нет.

– Брат мог умереть, – заметил Павел.

– А если жив?

– А если и жив, то Матильда вовсе не обязана вписывать его в свое завещание.

– Все равно ее брата нужно обязательно найти!

– Но где же его искать? Я выяснил: в 1971 году Игорь Кириллович Мединов вместе со своим сыном Борисом выбыли из города Апатиты. Дальше их след теряется.

Римма лихорадочно соображала. Секунды (между прочим, очень недешевые, роуминговые) мучительно тянулись. Наконец она произнесла:

– Послушай, Паша. А если… если зайти с другой стороны? Ведь Женька из Москвы. Я, правда, не знаю его отчества, но мне почему-то кажется, что он вполне может оказаться по отчеству Борисовичем. Фамилия не самая распространенная, наверняка Мединовых – не сотни. Проверь, а вдруг он действительно сын того самого Бориса?

– Уверен: Борисов Мединовых в столице наберется минимум десяток, – проворчал Синичкин. – И что, ты прикажешь их всех проверять? Повторюсь – бесплатно?

– Опять двадцать пять! Да компенсирую я тебе расходы! Из собственных средств!

– Так, уважаемая секретарь, вы, кажется, забываетесь.

– Ох, на колени бы перед тобой встала! Только ты ведь все равно этого не увидишь…

– А главное, не поверю, – буркнул шеф. И продолжил ворчать: – Ну и дурак же я! Надо было тебя за все твои причуды просто уволить… Ты буквально веревки из меня вьешь… – Однако в конце концов неохотно пообещал: – Ладно, постараюсь узнать. А ты пока сиди тихо. И не вздумай того Евгения сама раскалывать! Поняла?

Девять часов утра всегда было для него самым тяжелым временем. Временем, когда он особенно отчетливо понимал: его жизнь, перекореженная и переломанная с самого детства, не наладится уже никогда.

Его соседи по дому на заре всегда распахивали шторы – навстречу солнцу, навстречу новому дню. А Борис Мединов, даже если с вечера оставлял портьеры открытыми, к девяти утра их обязательно задергивал. Просто чтобы не видеть всех тех мелких штрихов, что сопутствуют началу нового дня.

Прямо напротив его дома располагался банк – не особо крутой, но все атрибуты преуспеяния имелись: секьюрити на входе, бронированная дверь, тонированные, дочиста вылизанные стекла операционного зала, парковка, на которую к девяти утра дружно съезжались недешевые машины сотрудников… На входе в помещение, как видел из своего окна Борис, имелось устройство, пробивающее время прихода-ухода, и потому служащие, кроме явных начальников, всегда спешили. И по многим лицам он читал: совсем не улыбалось людям идти на работу, тем более в такую рань. Иногда ему хотелось высунуться из окна и заорать на всю улицу: «Вы просто идиоты!»

Действительно, идиоты: не понимают своего счастья. Счастья идти на службу – нормальную, непыльную, с хорошей зарплатой, в просторный, кондиционированный офис. И не к шести тридцати, как впахивал на заводе он, а к девяти утра…

Борис Мединов когда-то тоже мечтал – как наверняка мечтали все эти чистенькие банковские клерки – выбиться в люди. У него не было ни образования, ни нормальных родителей, ни тех неограниченных возможностей, что предоставляла столица, но он все равно верил, что сможет пробиться. Пусть и без крепкого плеча.

И он справился бы – если бы не отец. Вот кто погубил всю его жизнь…

Борис помнил, очень смутно, что у них когда-то была нормальная семья. Был дом. Крытый скатертью стол. По субботам – кажется, пироги. И ласковые мамины руки, что гладили его перед сном… Но еще чаще, он тоже помнил, в доме вспыхивали скандалы. Борис, очень маленький тогда, не понимал, в чем суть, – это уже позже, когда он подрос, отец объяснил ему: мать гуляла. Направо, налево, при любой возможности, утром, вечером, всегда… Пока Боря был мальчиком, он безоговорочно верил отцу и осуждал распутную мать. И только гораздо позже, когда у него самого появились первые подружки, а отец – в зависимости от настроения – то злился, то гордился сыном за то, что у того одни девчонки на уме, парень задумался: а так ли уж была виновна мама? Тем более что (об этом Боря тоже узнал не сразу) как раз во время скандалов, предшествовавших разводу, мать ждала еще одного ребенка. Его сестру.