Из записок районного опера

Окончательно обнаглеет, и сядет милиции на голову, а там лишь шаг до того, чтобы оборзевшие бандиты обложили РОВД рэкетирской данью… Не хотелось мне стать первопричиной подобных ужасов, поэтому я спросил в лоб: «Эй, Ромка, а это не ты случайно позавчера в Сосновом переулке, дом 4 квартира 67, кокнул пенсионерку Тиушкину?..»

Он ошарашено отшатывается, но я вовремя придерживаю его за локоть, чтоб не вздумал пускаться в бега, слушаю его слезливое бормотание: «Я не… Какая Тиушкина?!. Я некого не кокал!..» Чудик. Мне он объяснить пытается, что не убивал никого!.. Будто бы я и сам того не знаю.. Но придраться же к чему-то надо!..

Продолжаю напористо: «Тиушкина Вера Анатольевна, 67 лет, задушена неустановленными лицами в собственной квартире… Забрали старенький телевизор и остаток пенсии, соседи видели двоих на лестничной площадке, один из них со спины вроде бы на тебя похож… А напарником твоим кто был?..»

(Про Тиушкину и старенький телевизор - правда, про глазастых соседей - враньё, никто ничего, как практически всегда в подобных случаях, не видел и не слышал… Народец наш трусоват, и в «мокрушных» делах свидетельствовать опасается…)

Шершавый сбивается на скороговорку, строчит с безостановочностью пулемёта: «Какие соседи?!. Не был я там!.. Кого угодно спросите!.. Позавчера весь день был дома, отсыпался после ночной смены, потом матери по хозяйству помогал…» Угу, нашёл себе алиби - «спал», «помогал»… Подозревай я тебя взаправду хоть на миллионную долю процента - от этого алиби рожки да ножки останутся!.. Но не грешил я на Шершавого в деле с задушенной пенсионеркой, вполне безобиден он, не способен на такое… Так что продолжал лишь изображать подозрительность: «А кто ж старуху оприходовал, как не ты с корешами?.. Колись, падла, а не то я сейчас начну сердиться!..»

Он готов рухнуть перед мною на колени: «Чем угодно клянусь!..»

Но кому на фиг нужны его вонючие клятвы?!. Мне побить его нужно!..

«Врёшь, сучяра, по глазам вижу, что врёшь!..»

И с этими ничем не опровергаемыми словами я наконец-то без лишних церемоний начинаю воспитательную экзекуцию, - пребольно пинаю его в солнечное сплетение, по почкам, по коленным чашечкам, по суставам, куда

осторожней - в голову, и ни в коем случае - по лицу, никаких синяков и свежих царапин… Вздумай (вопреки ожидаемому) Шершавый потом снять побои - ни черта на нём судмедэксперт не обнаружит,

Ну то есть как… При большом желании следы избиения опытный взгляд нащупать сможет всё, но откуда ж такому желанию взяться у эксперта, для которого трудяга – опер - в общем-то коллега, и никак не заинтересован он в том, чтоб БЕСПЛАТНО помогать разным там бандитам и наркоманам возводить напраслину на рьяно борющихся с преступностью оперативников… При условии, разумеется, что розыскник сработал точно, без следов, не «засветившись»…

Шершавый стонет, дёргается, плачет под градом моих ударов, виляет тощим телом, стараясь подставить под болезненные импульсы менее уязвимые и болезненные места, но если не совсем дебил он, то должен чувствовать, что бью я вполсилы, без настоящей злости, без накала, просто так - в целях воспитания и назидания на будущее…

Одно удовольствие – иметь в «клиентах» нарколыжника, да ещё – ранее судимого. Опыт у него есть, и он уж знает примерно, что его ждёт… Ничем такого субъекта не удивишь: орут на него - так не бьют же, а если бьют - так не до смерти, а если случайно и замучили - ну так судьба у него, значит, такая… Не хотели его пытать до смерти, случайно всё получилось, в другие разы других страдальцев сделавшие правильные выводы опера будут бить аккуратнее…

Удобнее мне с такими вот созревшими до кондиций фруктами трудиться. С ними всё - в открытую, и по-своему - честно. Обе стороны знают правила игры, и от них не отступаются ни на йоту…

Совсем иной коленкор, когда в интересах службы приходится шмякнуть разок «мирного», не имеющего доселе дел с милицией обывателя. О, как может развоняться он потом, забегать с жалобами по всем инстанциям, накатать кляузы во все влиятельные кабинеты… Дескать, «я не наркоман какой-нибудь, чтобы милиционер мог меня зверски избивать!» Гм… Но если уж совсем – по закону, то что ж у него выходит: наркомана зверски бить – можно?.. можнее?..

За своими деловитыми мыслями как-то незаметно для себя отколотил я Шершавого как боксёрскую грушу, и на землю пока что опустил, пусть полежит и отдохнет.

А сам - открыл его грязноватую сумку, начал в ней копаться. Со всхлипами он смотрел на меня снизу вверх, ожидая неминуемого… И вот оно - маленький пузырёк с «ширкой», - так называемый «фанфырик»… Но – мало, меньше ожидаемого… кубиков восемь, не больше. Даже и не мелкий опт, а так, для себя одного, любимого. Норма Шершавого - минимум четыре