Эйлет Уолдман - Долгий, крепкий сон

Когда Исаак утолил голод, я усадила его в прыгунок, закрепленный на кухонной двери. Он принялся радостно раскачиваться, подпрыгивая то вверх, то вниз, а я, внезапно вообразив себя Мартой Стюарт, [18] Ведущая известного в США кулинарного телешоу, автор ряда книг по кулинарии и домашнему хозяйству. решила приготовить завтрак. Вскоре в духовке уже допекалась горка на удивление аппетитных, поджаренных до золотистой корочки оладий с бананами. Я накрыла стол на троих, теперь на нем красовались стаканы с соком и вазочки с подогретым сиропом, а из кофеварки доносился запах горячего эспрессо. И отправилась будить остальных членов семьи.

Руби открыла глаза, злая и невыспавшаяся, но, узнав, что на кухне ее ждут оладьи, сразу повеселела. Ее отца пришлось уговаривать немного дольше.

— Дорогой! Проснись!

Неразборчивое ворчание.

— Милый… Милый! МИЛЫЙ! — я выдернула у него из-под головы подушку. — Вставай! Кофе уже готов. И оладьи!

— Еще пять минут, — пробормотал он, накрываясь одеялом с головой.

— Ну же, вставай, Питер. А то оладьи остынут и раскиснут, — я склонилась и провела носом по его шее. — Давай, просыпайся, — прошептала я, и кончик моего языка проскользнул в его ухо.

— Ай! — закричал он, подскочив метра на два. — Ч-черт, Джулиет, в чем дело? — Он уселся на краю кровати, ковыряя пальцем в ухе. — Терпеть этого не могу.

— Я приготовила завтрак, — мило улыбнулась я.

Он удивленно уставился на меня.

— Что?

— Оладьи. Я сделала оладьи.

— Ух ты. Ладно, встаю. — Питер поскреб небольшое брюшко, натянул пижамные штаны и побрел за мною на кухню.

В коридоре мы остановились посмотреть на Исаака и Руби. Они держались за руки, Руби слегка покачивала прыгунок малыша. Ее рыжие кудряшки сияли в лучах утреннего солнца. (Раннее солнце вообще довольно редкое явление в Лос-Анджелесе, где туман и смог обычно висят до середины утра.) На лице Исаака расплылась широкая улыбка. Руби наклонилась и поцеловала брата в щечку.

— Прыгай, Изя. Прыг, прыг, прыг.

— Привет, Персик, — окликнул ее Питер.

Она пронеслась по коридору и прыгнула ему на руки.

— Доброе утро, папа. Смотри, какой касивый день.

— Да, и впрямь красивый, моя сладкая.

Все вместе мы позавтракали — наш лучший семейный завтрак за долгие, долгие месяцы. С тех пор как родился Исаак, мы с Питером стали походить не на любовников, а на сотрудников фабрики по воспитанию детей. При этом Питер — явно по совместительству. Прошло то время, когда мы фактически проводили весь день вместе — Питер работал ночью, когда я спала. Теперь за день мы видели друг друга не больше, чем любые работающие супруги, то есть не очень много. Не знаю, то ли из-за нехватки времени, то ли из-за моей усталости или дополнительной нагрузки в лице второго ребенка, что-то в наших отношениях пошло наперекосяк. Уже давным-давно мы никуда не ходили вдвоем и не вели разговоров по душам, не говоря уже о полном отсутствии сексуальной жизни.

— Джулиет, впервые за последние несколько месяцев ты похожа на себя, — задумчиво произнес Питер.

Я улыбнулась.

— Впервые за последние несколько месяцев я чувствую себя собой. Не удивительно, что при диктатуре одна из пыток — не давать человеку спать. Весьма эффективная штука.

Питер наклонился ко мне и поцеловал в щеку.

— Я по тебе соскучился.

Я ощутила легкое раздражение. Разве это моя вина, что в последнее время я не в себе? А как бы он себя чувствовал, если бы ночи напролет нянчился с орущим ребенком? И вообще, кто целый день и полночи торчит в студии? Тем не менее я решила не позволять неприятностям испортить такой хороший день. Запихала подальше недовольство и улыбнулась. Правда, слегка натянуто, но все-таки.

— Твоя правоверная девочка сегодня придет? — поинтересовался Питер.

— Да. В десять. Скорее бы.

Питер одел Руби, запаковал ей обед и повез ее в детский сад по дороге на работу. Я помахала им на прощанье с крыльца и вместе с Исааком поднялась наверх. Без четверти десять мы оба, уже вымытые и одетые, ждали Фрэйдл.

В десять мы сидели на крыльце.

В десять пятнадцать мы стояли в конце дорожки.

В десять тридцать мы уже дошли до середины улицы.

В десять сорок пять я усадила ребенка в коляску и помчалась к миссис Танненбаум.

Когда я дошла до ее магазинчика, моему взору предстала запертая дверь с табличкой «ЗАКРЫТО». Я заглянула внутрь через дверное стекло и увидела в дальнем углу девочку, которая сидела на высоком стуле и читала книгу. Я постучала по стеклу. Девочка заметила меня и, покачав головой, показала на табличку. Я постучала еще раз, уже более настойчиво. Наконец она слезла со стула, подошла к двери, приоткрыла ее и произнесла: