Валерий Тимофеев - Роман О Придурках

А все мастерство матерого шпиона Натальи Чесалы-Скрудж заключается в том, как выдать своим шефам от-рывки из дипломов за секретные научные разработки; как убедить Центр в перспективности исследований, в которых самое большое исследование студента заключается в поис-ке аналогичной работы старших товарищей, с которой можно содрать максимум материала с приложением мини-мума собственных усилий. Не зря Наталья окончила в Рос-сии закостенелую советскую школу. Она быстро сделала спасительное открытие: в каждом студенческом дипломе есть обязательная глава с расчетами экономического эф-фекта от внедрения. И нет такого труда, где бы эффект не исчислялся суммами, приятными даже глазу развращенно-го богатством капиталиста. Потому почти на каждый от-правленный микрофильм с выдержками из названной гла-вы, она получала задание: "Агенту ПКЉ7. Форсировать работы по добыче дополнительных сведений в данном на-правлении исследований крупной группы ученых, замас-кированных под легендой вечно пьяных и голодных совет-ских студентов. Материал поставлен на контроль мини-стерством, вам присвоено очередное звание, награда не заставит себя ждать, готовьте дырку, а на ваш счет…"

НЕУЧТЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК

НЕУЧТЕНЫЙ ЧЕЛОВЕК

много лет тому назад

(необходимое лирическое отступление)

В излучине реки Юрюзань, пробивающей себе дорогу вдоль хребта Зигальга, спряталась заимка Рахима, лесного человека. Поселился он здесь без малого три десятка лет назад. Во время службы в армии участвовал в какой-то секретной операции на Тоцком полигоне. Шибко чего-то наглотался. Во избежание утечки информации его чем-то укололи. Или скушать дали. Стал Рахим тихим. Людей чурался, ел только то, что на земле или в земле растет. Пил воду из луж, все хотел, как в сказке, козленочком или теленочком стать. Знать, вода не той марки оказалась, не волшебной. Или кто спецьяльно назьму какого стороннего примешивал. Только не состоялось его превращение. А вот в психушку несколько раз забирали. Подержат маненько, покормят досыта, отмоют. Но все одно вскорости на бел свет выпустят. За тихость его и потому полную безвредность для устоявшейся власти.

Надоело как-то Рахиму насмешки да ухмылки земляков терпеть. Утрем в один день скорехонько собрался и незаметно в тайгу ушел. Насовсем. Как потерялся. Срубил избушку махонькую и стал жить внутри природы наедине с собой.

А потом, вскорости, лет, может, через двадцать лесного одиночества, народная власть вдруг подумала — а чего это неучтенный человек в его, в государственном стало быть, лесу задарма живет, бесплатно чистым воздухом дышит, и до сей поры не при деле? Взяло и присвоило ему титул лесника. Его лесной избушке звание кордона. И даже на карту тайги маленьким пятнышком оприходованное место жительства нарисовало. А еще закрепило четыре каких-то квадрата непроходимых лесных угодий. За что выделило списанную за древностью слепую кобылу, рацию без батарей, и стабильный лесничий оклад сухим хлебно-консервным пайком, пятью пачками махорки и полпудом комковой нерафинированной соли.

Так оказался Рахим при государственном деле. Стали к нему изредка люди разные заезжать. Кто по нужде личной, с его работой каким ни то боком связанной. Кто на охоту или рыбалку. А кто просто так, у костра посидеть, языком помолоть, уставшую душу от огня пообогреть.

Сегодня Фарит забрел, — худосочный пожилой башкирин с тремя остатними зубами в огороженном редкой щетиной рту.

Работает Фарит на карьере, то ли сторожем, то ли хозяйственным курьером; сутки через двое его график. На работе отоспится, а в законные выходные по лесу одиноко шарагатится, воздухом таежным дышит, дни свои на земле продлевает. Фарит с Рахимом вроде как сродственники. Свояки по несчастью. В 85-м Фарита на ликвидацию Чернобыльской аварии посылали. А потом на пенсию выкинули, по состоянию полного отсутствия здоровья. Вот он и пристроился на карьере, чтобы, значит, к маненькой пенсии приварок какой-никакой поиметь, с голодухи не околеть.

— Фарит поробил в энтих местах, Фарит тожь тута кажный камушек знает, — голой рукой ловко отправляет в костер выпавшую головешку. — Оне тута ямину копают к самому сердцу земли. А на кой, спрошу я тя, а? Не знаешь? То-та. Меня слушай. Я тебе все обскажу.

Рахиму что? Рахим слушает и молча кивает. Ему в глухом лесу всякая весть в новину, а живой человеческий голос в радость. Время от времени подносит к губам и старательно тянет из газетной самокрутки густой самосадошный дым. А потом выпускает его на волю и смотрит, как вкручиваются дымные струи в прозрачность воздуха и распадаются в нем до полного своего обесцвечивания.