Вильям Хортсберг - Сердце Ангела

— Я приношу тебя в жертву Божественному Люциферу. Да пребудет навсегда с тобой покой Сатаны. — Священник поднес потир под бьющую толчками кровь. Пока младенец умирал, я доснял кассету.

Утробное мычание конгрегации перекрыло даже лязг и грохот приближающегося поезда. Бессильно привалившись к стене, я перезарядил фотокамеру. Служка потряс младенца, чтобы поймать последние капли драгоценной крови. Яркие брызги блестели на грязных стенах и на бледном теле девушки на алтаре. Я жалел только об одном: что каждый отснятый кадр не превратился в пулю и не обагрил старые плитки другой кровью.

Мимо пронесся поезд, отбрасывая яркий свет на происходящее. Священник отпил из чащи и выплеснул остатки в толпу. Ряженые завыли от восторга. Все позабыли про мертвого младенца. Служки мастурбировали друг друга, закинув головы и смеясь.

Отбросив чашу, пухлый розовый священник опустился на колени над обрызганной кровью девушкой и вошел в нее короткими, собачьими толчками. Девушка не пошевелилась. Свечи ровно горели в ее раскинутых руках, а широко распахнутые глаза невидяще смотрели в темноту.

Конгрегация обезумела. Сбрасывая свои плащи и маски, они лихорадочно совокуплялись на бетоне. Мужчины и женщины, во всех мыслимых и немыслимых позициях, включая квартет. Резкий свет проходящих поездов отбрасывал их мечущиеся тени на стены подземной станции. Вой и стоны заглушали яростный стук колес.

Я увидел Этана Круземарка, развлекающегося с волосатым коротышкой. У того был изрядный животик. Они стояли у входа в мужской туалет, и в мигающем свете эта сцена напоминала отрывок из немого порнофильма. Я отснял целую пленку на "магната в действии".

Эта славная вечеринка продолжалась не более получаса. Для сезона подземных оргий было еще рановато, и холодный липкий воздух, наконец, погасил жар даже самых горячих дьяволопоклонников. Вскоре все забегали, отыскивая свою одежду и ворча по поводу затерявшихся во тьме туфель. Я не сводил глаз с Круземарка.

Он уложил свой костюм в саквояж и помог с уборкой. Перевернутый крест и черную мантию убрали, а кровь вытерли тряпками. Наконец свечи загасили, и группа начала рассеиваться — по одному и парами. Одни направились к центру, другие — в сторону пригородов. Несколько человек с фонариками зашагали через пути на противоположную сторону. Один из них нес тяжелый капающий мешок.

Круземарк покидал станцию едва ли не последним. Он пошептался несколько минут со священником, а светловолосая девушка брела все это время за ними, как зомби. Все попрощались друг с другом, будто добрые пресвитериане [Пресвитериане — от греч. "старейшин". Последователи протестантской церкви кальвинистского направления, возникшей в период Реформации в Англии и Шотландии во второй половине 16 в. Составляли умеренное крыло пуританизма.] по окончании службы. Пройдя на расстоянии вытянутой руки от меня, Круземарк направился по пустой платформе в направлении пригорода.

Круземарк вошел в тоннель и быстро зашагал по узенькой дорожке. Это была явно не первая его прогулка по лабиринтам подземки. Я дал ему дойти до первой лампочки, а затем тронулся следом, шаг в шаг, бесшумной тенью в своих ботинках на каучуке.

Стоит ему обернуться — игра проиграна. Следить за человеком в тоннеле — все равно что выслеживать клиента по делу о разводе, лежа под кроватью гостиничного номера.

Приближение поезда к центру предоставило мне, наконец, возможность, в которой я нуждался. Грохот набегающего экспресса возрос до железного крещендо, и я бросился бежать сломя голову. Рев поезда перекрывал все звуки, 38-ой калибр был у меня в руках. Круземарк ничего не услышал.

Последний вагон промелькнул мимо и одновременно исчез и старик. Он был от меня менее, чем в десяти ярдах, и вдруг исчез. Как я ухитрился потерять его в тоннеле? Еще пять широких шагов, и я увидел открытый дверной проем — что-то вроде служебного выхода, — Круземарк уже поднимался по металлической лесенке, прикрепленной к задней стене.

— Стой! — Я держал "смит-и-вессон" обеими руками и надежно, вытянув руки вперед.

Круземарк обернулся, моргая в тусклом свете.

— Энджел?

— Повернись лицом к лестнице. Положи обе ладони на перекладину над головой.

— Не глупите, Энджел. Давайте все обсудим и…

— Шевелись! — Я перевел дуло пониже. — Первая пойдет через коленную чашечку. Будешь ходить с тростью до конца жизни.

Круземарк сделал, как было сказано, и уронил свой кожаный саквояж на пол. Я шагнул к нему и быстро обшарил сверху донизу. Он был чист. Вынув из кармана куртки браслеты, я защелкнул один на его правой кисти, а другой на перекладине, за которую он держался. Он уставился на меня, и я с силой ударил его по губам тыльной стороной левой ладони.