Вильям Хортсберг - Сердце Ангела

Кажется, доктор Фаулер не заметил моего «дипломата» на столе. Он открыл дверцу холодильника и наклонился, роясь внутри. Некоторое время я наблюдал за ним, опершись плечом о резной, изогнутый в виде арки косяк на выходе из столовой, а потом спросил:

— Самое время для вечерней дозы?

Он резко повернулся, обеими руками прижимая к груди пакет с молоком.

— Как вы сюда попали?

— Через щель в почтовом ящике. Почему бы нам не посидеть и не выпить молока за приятным, долгим разговором?

— Вы не из НИЗа. Кто вы?

— Меня зовут Энджел. Я частный сыщик.

Я выдвинул из-за стола один из кухонных стульев, и он устало сел, по-прежнему сжимая пакет, будто молоко было последним его достоянием.

— Проникновение в чужую квартиру — серьезное преступление, — сообщил он. — Надеюсь, вам ясно, что вы потеряете лицензию, если я вызову полицию?

Я сел на стул верхом и сложил руки на изогнутой спинке.

— Мы оба знаем, что полицию вы не вызовете. Неприятностей не оберешься, если они отыщут склад наркотика в холодильнике.

— Я врач. Хранить дома фармацевтические средства не противоречит правилам.

— Бросьте, док, я видел, как ваши «машинки» варятся в ванной. Вы давно на игле?

— Я… Я не наркоман! И не потерплю постороннего вмешательства в личную жизнь! Меня мучает ревматоидный артрит. Когда боль становится нестерпимой, я изредка применяю слабый обезболивающий наркотик. Теперь будьте любезны убраться отсюда, или я действительно вызову полицию.

— Валяйте. Могу даже набрать номер. Они с удовольствием подвергнут вас специальному тесту.

Доктор Фаулер обмяк на стуле; его мешковатый костюм, казалось, вдруг стал ему слишком велик.

— Чего вы от меня хотите? — Он оттолкнул пакет с молоком в сторону и оперся подбородком о ладони.

— Того же, из-за чего я приходил в клинику. Информации о Джонатане Либлинге.

— Я рассказал все, что знал.

— Перестаньте валять дурака, док. Ни в какую больницу для ветеранов Либлинга не переводили. Я звонил в Олбани. Не слишком умно с вашей стороны пытаться отделаться такой дешевкой. — Вытряхнув сигарету из пачки, я сунул ее в рот, но не закурил. — Вторая ваша ошибка — в том, что вы сделали запись о переводе на карточке Либлинга шариковой ручкой. В сорок пятом году о них маловато знали.

Доктор Фаулер застонал и, стиснув голову руками, опустил ее на стол.

— Все кончено. Я так и знал. Сразу понял — после прихода того посетителя. Пятнадцать лет не было ни одного посетителя, ни одного!

— Похоже, парень пользовался успехом, — заметил я, крутанув колесико своей «Зиппо», и сунул кончик сигареты в пламя. — Где он сейчас?

— Понятия не имею. — Фаулер выпрямился. Кажется, этот разговор отнял у него все силы. — Я никогда не видел этого пациента после войны.

— Но, доктор, ведь он куда-то отправился?

— Не знаю. Как-то ночью, давным-давно, за ним пришли какие-то люди. Он сел вместе с ними в машину, и они уехали. Больше я его не видел.

— В машину? Мне казалось, он был совершенно невменяем.

Доктор моргнул и потер глаза.

— К нам он прибыл в коме. Но уже через месяц встал на ноги и чувствовал себя неплохо. Лечение дало отличные результаты. Днем мы играли с ним в теннис.

— Значит, он уехал нормальным?

— Нормальным? Это гадкое слово, «нормальный». Абсолютно ни о чем не говорит. — Нервные пальцы Фаулера сжались в кулаки на выцветшей клеенке. На левой руке у него блестела золотая «печатка» с пятиконечной звездой. — Что же касается вашего вопроса… — Либлинг не был похож на нас с вами. Придя в себя и вновь обретя речь и зрение, он по-прежнему страдал от острой амнезии.

— То есть, от потери памяти?

— Совершенно верно. Он понятия не имел, кто он и откуда появился. Даже собственное имя ничего для него не значило. Он уверял, будто он — кто-то другой и когда-нибудь вспомнит все. Я сказал, что он уехал с друзьями, но мне пришлось поверить этим людям на слово. Джонатан Либлинг не узнал их. Для него они были чужими.

— Расскажите об этих друзьях поподробней. Кто они? Как их звали?

Доктор закрыл глаза и прижал дрожащие пальцы к вискам.

— Это было так давно. Я постарался выбросить все из памяти.

— Только не пугайте меня еще и своей амнезией, док.

— Их было двое, — медленно произнес он, и слова словно приходили издалека, просеиваясь сквозь сито сожаления. — Мужчина и женщина. О женщине не могу сказать ничего: было темно, и она оставалась в машине. В общем, раньше я ее не видел. Мужчину я знал, встречал его несколько раз. Именно он выполнил все формальности.