Виктор Пронин - Не приходя в сознание

— Боже, какой глупый, — пробормотал старик. Он поднялся, с усилием распрямился, шагнул к девушке и некоторое время стоял не двигаясь в своем черном длинном пальто и с непокрытой головой. Потом медленно поднял руку, осторожно провел ею по прохладной, в каплях растаявшего снега щеке девушки. Никто не проронил ни слова. Арнаутов повернулся и, сгорбившись, сел.

— Оля, как вы попали на остров? — спросил Левашов, чтобы нарушить неловкое молчание.

— А, ничего интересного! — Оля махнула рукой. — На путину прикатила. Не в рейс, конечно, на рыбообработку. Ну и забросили нас на Курилы, в Крабозаводск. И только по общежитиям рассовали, приходит телеграмма — умерла мама. А тут, как назло, неделю штормило, пароходы и не появлялись в порту. Похоронили без меня. А я... ну что, поревела, поревела, да и осталась. Возвращаться не к чему было, да и не к кому. Начальство, правда, в положение вошло, пристроили меня в хорошую бригаду, чтоб заработать могла. А осенью, после путины, в Южный приехала. Нашла квартиру, заплатила за полгода вперед и с тех пор на материк даже не ездила. Лет пять уже. И пошло — зимой я в проводниках, а летом — на рыбообработке. Один раз на плавбазе даже к самой Америке добиралась... Знаете, почти к берегу подходили, огни видны, они нас овощами снабжали, пищей свежей...

— Нет, бабы они есть бабы! — возмутился на своей полке Виталий. — Человек, можно сказать, возле самой Америки был, а о чем речь ведет? О свежей пище и овощах!

— Ты! Тюря нехлебаная! Когда ты в море месяц пробудешь и вдоволь рыбки поешь на первое, на второе и на третье, вот тогда мы с тобой об овощах поговорим.

— А я с тобой и сейчас согласен о чем угодно всю ночь напролет говорить! А? Может, столкуемся? Главное — Колю из твоего купе вытурить...

— Жаль, что ты на второй полке, не дотянусь, — с сожалением сказала Оля и вышла.

— Ничего, — протянул Виталий, переворачиваясь на спину. — Столкуемся. Не сегодня, так завтра... Не с тобой, так с другой... Не об этом, так об том... Столкуемся. Никуда никто не денется.

Пермяков пришел под утро.

— Вот, оказывается, как ты дежуришь, — сказал он. — Дрыхнешь без задних ног!

— Виноват... — Левашов приподнялся на полке, сел, пригладил волосы. — Дежурства отменяются, — сказал он, когда они вышли в коридор. — Проведем, товарищ Пермяков, маленький следственный эксперимент.

— Интересно, какая роль отводится мне?

— Не беспокойся, справишься. Отойдем к тамбуру. Так... Становись у самой двери. А теперь сделай семь шагов на цыпочках в глубь коридора. И заметь, у какого купе ты окажешься. Смелей, это недалеко.

— Я оказался у твоего купе, — сказал Пермяков, вернувшись.

— А теперь еще раз. Только шаги делай побольше. — Пермяков снова вышел в коридор, прижался спиной к двери и начал отмерять шаги. При счете семь он остановился и посмотрел на дверь купе. Вернулся.

— Не хватило примерно полтора шага до седьмого купе, — сказал он. — А прошлый раз я остановился у пятого. Твое ведь пятое? .Что-нибудь случилось?

— Пошли.

Постояв в тамбуре, они торопясь проскочили в восьмой вагон. Постояли прислушиваясь. Левашов включил фонарь, бросил луч света по полкам, по окнам...

— Подожди, Серега... А ну-ка, посвети на пол... Видишь?

На полу, покрытом искрящейся изморозью, виднелись следы. Кто-то совсем недавно, потоптавшись, большими шагами прошел в глубину вагона.

— Как же это он? — в недоумении проговорил Левашов. — Такая неосторожность... Может, провокация?

— Никакой провокации. Он приходил сюда без фонаря. Поэтому собственных следов видеть не мог. А о том, что на полу образовалась изморозь, ему и в голову не пришло.

— Да, все учесть невозможно... Надо же, изморозь...

Следы пересекали вагон и выходили в тамбур.

— Здесь должен быть угольный ящик... — Левашов осмотрел пол, стенку. — Вот! — Открыв металлическую дверцу, он направил луч в нишу. Там, прикрытый угольным мешком, стоял небольшой клеенчатый чемоданчик с потертой ручкой и сбитыми уголками.

— Батюшки-светы! — шепотом воскликнул Пермяков. — Никак нашли?!

Вынув чемодан из ниши, Левашов прикинул его на вес.

— На, подержи... Будешь знать, сколько весят пятьдесят тысяч...

Чемодан открылся легко — замок был самый обычный. Вложенные в плотный целлофановый мешок, деньги лежали, прикрытые пижамой. Вначале, видно, их старались укладывать пачками по достоинству, но потом просто ссыпали как попало.

— Уверен, что они и посчитать не успели, — проговорил Пермяков.