Виктор Пронин - Не приходя в сознание

Следователю оставалось только развести руками. Такая наблюдательность встречается нечасто. А когда она сказала об этом Воробьевой, та еще показала на схеме, в каком месте машина пересекла осевую линию, под каким углом, в каком положении стояла в кювете.

— А что касается коляски, — заметила эта женщина, — то могу поклясться, что у нее был сорван левый подлокотник из желтой пластмассы, смят правый бок и слегка повреждена спинка.

Когда Глазова рассказала об этих показаниях Железновым, отец мальчика, не говоря ни слова, пошел домой и принес этот самый желтый подлокотник, о котором говорила Вера Павловна Воробьева. Подлокотник был сорван во время наезда, и его подобрали вместе с детским ведерком и лопаткой. Николай Железнов, оказывается, недооценивал значение этой детали для дела.

Дядьков, ознакомившись с заключением экспертов, заметно поскучнел. Но ненадолго. Он изменил тактику — писал бесконечные жалобы, в которых оспаривал правильность процессуальной стороны дела, подвергая сомнению показания свидетелей, правомочность тех или иных действий следователя, настаивал на том, что его содержат под стражей незаконно.

Дальнейшее поведение его можно назвать, наверное, психической атакой. Находясь в предварительном заключении, Дядьков и не думал сдаваться. Качество, надо признать, весьма достойное. За ним хочется видеть силу характера, уверенность в собственной невиновности, готовность дать бой обстоятельствам.

Однако, вдумываясь в сложившееся положение, приходишь к выводу, что за настойчивостью Дядькова стояла скорее ограниченность, неспособность понять силу объективных доказательств. Без конца вспоминая тот злополучный вечер, перебирая мельчайшие детали, сопоставляя слова, поступки, он убедил себя, что если наезд действительно был, то вины его, Дядькова, в том нет. Виноваты девушки и приятели. Он вспомнил, что не хотел с ними ехать, что не хотел пить в тот вечер, но его уговорили, не хотел брать машину, но Бармичев сам предложил...

И еще — он озлобился. Тоже, в общем-то, качество натуры слабой, поверхностной, тщеславной. Все происходящее он стал воспринимать как стремление наказать его во что бы то ни стало, чтоб другим неповадно было. Не доверяя никому, он рассылал жалобы одного и того же содержания в различные надзорные и прокурорские инстанции. Их проверяли, убеждались, что все делается в строгом соблюдении законности, и отправляли Глазовой. Не в состоянии опровергнуть показания свидетелей, заключения экспертов, Дядьков ставил вопросы, не имеющие никакого отношения к существу дела. Например, через своих друзей Дядьков вызнал, что в поликлинике, куда доставили ребенка, Николай Железнов, находясь в полубессознательном состоянии, сказал в приемном покое, что мальчика сшибла не машина, а мотоцикл. Оговорился. И этого было вполне достаточно для десятка заявлений Дядькова, в которых он требовал дополнительного расследования, каким видом транспорта сбита коляска.

Но основной его тезис — наезда не было. Отец, видите ли, неосторожно дернул коляску, мальчик выпал, ударился и погиб. И в своих жалобах Дядьков писал не иначе как «отец — убийца своего ребенка», «родители убили своего сына», «они сами убили своего сына, а теперь стараются все свалить на меня и разбить мою молодую семью». Кстати, семья у Дядькова действительно молодая, прежнюю он бросил. Да только и с новой не собирался жизнь коротать, судя по составу пассажиров в машине тем вечером.

Попытался Дядьков из изолятора повлиять на ход событий. Вот какую записку передает он своей жене: «Срочно сходи к Железновым, поговори, выясни, чего хотят. Сына им все равно не вернуть, а от денег не откажутся. Спроси, сколько нужно, чтобы замолчали и взяли свои обвинения назад. Особенно не скупись, но и меру знай. Сотню, вторую можешь предложить. Налегай на то, что меня им все равно не посадить, доказательств нет, а сами вообще с носом могут остаться».

Из показаний Надежды Железновой, матери Павлика:

«К нам приходила женщина, которая назвалась женой Дядькова. Она предложила деньги, чтобы замять дело. Когда мы отказались и вообще не стали разговаривать с ней на эту тему, она начала кричать на нас и заявила, что, когда ее мужа отпустят на свободу, он нам еще покажет».

Что получается — жил человек, вроде нормальный человек, работал, серьезное положение занял на производстве, в обществе. И вдруг происходит событие, которое не укладывается в привычные рамки. Оно как бы испытало его на духовную зрелость. И оказалось, что весь его образ жизни, взаимоотношения с людьми, даже вкусы, слабости — все было если и не преступным, то где-то на полпути к этому.