Татьяна Полякова: Единственная женщина на свете

– Августа… – повысил голос папа.

– О господи, – махнула мама рукой и обняла меня. – Голова болит?

– Вроде нет.

– Вроде… у тебя сотрясение мозга. Если бы думала о родителях, осталась бы в больнице.

Тут в комнату вошла Агатка с чашкой чая в руках, протянула ее мне и встала за спиной отца.

– Я бы послушала родителей и занялась своим здоровьем, – сказала она.

– Лучше бы ты втолковала своей сестре, что связываться с шантажистами – опасная глупость, – вскинулась мама.

– Ну вот, теперь я виновата, – закатила сестрица глаза.

– Черт знает что… – вздохнула мама. – У людей дети как дети, а у меня…

– Августа…

– Да замолчи ты. Это счастье, что она жива осталась. Ты понимаешь, что едва не лишился дочери, а все потому, что она дура набитая? Ладно, поехали домой, – повернулась ко мне мама. – Не хочешь в больницу, придется нанимать сиделку.

– Вот только этого не надо, – слабо вякнула я.

– Поговори еще…

Мысль о водворении, хоть и на время, в родительскую квартиру вызывала тихий ужас. Мама теперь долго не успокоится. Я не против того, чтобы послушать рассуждения на тему о ее глобальном невезении: и внуков от нас не дождешься, и с личной жизнью непорядок, Агатка все никак замуж не выйдет, а я выхожу часто, но ненадолго. К тому же то и дело влипаю в истории. И это притом, что отец у меня прокурор области, а мама занимает крутой пост в администрации, и неприятности с дочуркой им нужны так же, как мне геморрой. Однако как бы я ни сочувствовала маме, соглашаясь, что все претензии вполне обоснованны, ее возмущенные вопли долго не вынесу. К счастью, папа это понял.

– Оставь ее, – тихо, но твердо произнес он.

Мама могла очень долго испытывать отцовское терпение, но четко понимала, когда следовало остановиться. И сейчас пошла на попятный.

– Не можешь ты в такое время оставаться одна.

– Очень даже могу, – пробубнила я и тут же нарвалась:

– Свинья неблагодарная.

– Мама, – влезла Агатка. – Поезжайте с папой домой, а я останусь. Если Фимке станет хуже, вызову «Скорую», а сейчас ей надо просто отлежаться.

– Конечно, родительский дом для этого самое неподходящее место. Идем, Константин Викторович, – поднимаясь, сказала мама. – Детки твои одна другой непутевей.

– Зато твои – чистое золото, – съязвил в ответ папа, мы с Агаткой поспешно отвернулись, чтобы усмешки на наших физиономиях не вызвали новый поток гневных маминых речей.

Папа подхватил маму под руку и повел прочь, изловчился и подмигнул мне. Мы с сестрицей облегченно вздохнули, услышав, как хлопнула входная дверь.

– Как он с ней живет столько лет, – покачала головой Агата.

– Счастливо, – отозвалась я.

– Это выше моего разумения. По мне, так он должен был сбежать от нее лет двадцать назад.

– Хорошо, что мама тебя не слышит.

– Дура я, что ли, при ней такое ляпнуть? – хмыкнула Агатка. Села рядом, взяла из моих рук чашку, которую я вертела в руках без всякого толка, и поставила ее на пол.

Некоторое время мы молчали. О чем думала Агатка, не знаю, а я вспоминала события прошедшей ночи. Там, у реки, я коротко рассказала, как и почему мы очутились с Милкой в Загородном парке в столь неподходящее для этого время. Мне пришлось повторить свой рассказ в кабинете следователя, подробно, в деталях, а также ответить на множество вопросов. Далеко не на каждый я знала ответ, но старалась. Незадолго до этого меня на «Скорой» доставили в больницу, ощупали мою многострадальную голову с огромной шишкой на затылке и, констатировав сотрясение мозга, предложили задержаться у них на недельку. Агатка тоже на этом настаивала, но я наотрез отказалась. К тому моменту я успела окончательно прийти в себя. Голова хоть и болела, но соображала я неплохо и рвалась к следователям, зная не понаслышке, что если убийцу не обнаружат в первые три дня, шансов на это становится все меньше, а дел у следователя все больше. После того как менты узнали, кто мои родители, головная боль была им обеспечена, да такая, что вполне могла посоперничать с моей. Разговаривали они исключительно вежливо, глупых шуток никто не отпускал, и всячески подчеркивали, что я свидетель, а отнюдь не подозреваемая. Мне бы радоваться, но радости не было. Чего доброго, они решат не напрягаться, чтобы не накопать лишнего, а это в мои планы не входило. Я была намерена найти убийцу. Но рядовому гражданину, каковым я являюсь, это вряд ли по силам, оттого я очень рассчитывала, что мой рассказ заставит их шевелиться. Следователь, потратив на беседу со мной часа три, заметно успокоился. Из подозреваемых я стала свидетелем, а это значит, что по рукам никто бить не будет. С другой стороны, если я свидетель, к тому же лично заинтересованный в раскрытии преступления, дело это будет на особом контроле, что счастья ему не прибавило. В общем, он сам толком не знал, радоваться ему или печалиться, и не придумал ничего лучшего, как предложить мне позаботиться о здоровье и лечь в больницу. К тому моменту Агатка уже сообщила родителям о свалившемся на меня несчастье, и они появились в кабинете следователя незамедлительно, что резко ухудшило его мыслительные способности, и он поспешил со мной проститься. Пока папа, мама и Агатка обсуждали в коридоре, что следует предпринять, я тихо снялась с места и сбежала в свою коммуналку, где и была обнаружена ими спящей крепким сном.