Рут Ренделл - Древо скорбных рук

Его удивила и встревожила ее реакция. Кэрол прекратила истошно орать на дочь, смолкла, и это было хорошо. Но на самом деле ничего хорошего не вышло. Сначала она съежилась в испуге, но не поднесла руку к лицу, защищаясь, как это обычно делают женщины. Для него явилось открытием — хотя поклясться в этом он не мог, и откуда пришло это ему в голову, он тоже не знал — что Кэрол ждет от него следующего удара, что она не против побоев.

Она, такая изящная, стояла перед ним, выпрямившись, выставив вперед свои округлые прелести и не обороняясь, легко уязвимая для физического насилия, разведя руки, словно ожидая, что мужчина поддастся соблазну схватиться с ней в рукопашную, шумно дыша, раскрыв губы и покрывшись потом от вожделения.

Конечно, Барри не позволил бы себе ударить ее еще раз. Он промямлил, что извиняется, что любит ее и никогда больше не поднимет на нее руку. Объяснил, что был вынужден так поступить, чтобы она восстановила контроль над собой.

— Неважно. Пусть будет так. Мне плевать, — сказала она и посмотрела на него как-то странно — одновременно и с робкой покорностью, и с какой-то провокацией, неизвестно на что.

В ту ночь, когда они занялись любовью, Кэрол старалась, чтобы он сделал ей больно и даже, хватая его руку, била ею себя. Еще раньше Барри обнаружил ее склонность возбуждаться не от обычных ласк, а совершать неожиданные в моменты страсти поступки — погружать свои острые зубки в его самые незащищенные чувствительные места, впиваться ногтями в кожу, вспрыгивать вдруг с кровати, прижиматься к стенке, отталкивать его, когда он приближался к ней, шипеть на него, как змея, высовывая острый язычок, как жало. Она должна была все это ему объяснить, потому что он многого не понимал.

— Ударь меня, любимый! Избей изо всех сил, до потери сознания.

Барри был на это неспособен. Он заставлял себя легонько шлепать ее по лицу, хватать за плечи, сильнее сдавливать их пальцами. Но это было не то, чего она желала. Ей нужна была боль, она хотела боли и побоев. Зачем?

Что это ей давало, ее изящному телу? Ее бодрой жизнерадостной душе?

Можно было подумать, что Кэрол приучилась к страданиям из-за жестокого обращения с ней в детстве со стороны отца.

Барри удовлетворял ее просьбы. Он бил ее достаточно сильно, но только ладонями, никогда не сжимая их в кулаки. Он ненавидел себя в эти мгновения. Он настраивался на то, что бьет не возлюбленную Кэрол, а некое чужое существо, которое обязан уничтожить. И, нанося удары, он всегда закрывал глаза от стыда.

Достаточно давно между ними не происходили подобные сцены, и он старался вытравить их из памяти. Это ему почти удалось. Иногда он по простоте душевной думал, что это были какие-то эротические кошмары, а причина их гнездилась в его неуемном сексуальном влечении к Кэрол.

Может, ему просто снилось, как он бьет Кэрол? И то, как она избивала Таню, тоже был сон? Отрицать реальность происходящего было легче, чем принимать ее.

Впрочем, с той поры их занятия любовью приобрели иной характер, исполнились дополнительной обжигающей страсти, подчас в них появлялась дикарская необузданность. Барри, однако, слепо шел на поводу у Кэрол. Это был шанс познать что-то новое в жизни, и ему повезло, что он нашел такую путеводительницу.

Кэрол отличалась от других женщин. Может, из миллиона облаченных в юбки и бюстгальтеры существ попадется такая одна.

Спровадив детей в пансион, они остались одни. И, разумеется, сразу же упали на кровать. Одежда слетала с них, казалось, сама, без малейших усилий с их стороны.

Барри смотрел на нее с обожанием, следил, как она раздевается, и знал, что ей тоже нравится наблюдать, как он обнажает свое тело.

Как только дверь за детьми захлопнулась, спальня превратилась в священный храм любви.

А потом, катаясь по широкой кровати, Кэрол и Барри добровольно отдавались во взаимное рабство. Мир переставал существовать для них обоих. Его пространство ограничивалось одной постелью, а народонаселение — ими двумя, одной женщиной и одним мужчиной.

Кэрол пару раз признавалась ему, что подсматривала в зеркало, как их тела сплетались, и что это еще сильнее ее возбуждало, но он стыдился смотреть на себя со стороны. Ему хватало счастья обладания любимой женщиной, и в подстегивании своей страсти он не нуждался.

Потом они заснули. Вдвоем и сразу. Будто ангел сна накрыл их своим мягким пушистым крылом.

Проснулись они уже в темноте, по-прежнему обнявшись, влажные от пота, который еще не высох, но стал холодить кожу.