Рут Ренделл: Никогда не разговаривай с чужими

Что бы ни заставило его оглянуться, он оглянулся и увидел прикрепленную внутри подпорки центральной опоры — первой, или первой к нему, — завернутую в пленку бумажку. Глубокая нищета, место самоубийств — это могло интересовать его прежде, пока он не усмотрел маленький пакетик. До тех пор он полагал, что несчастья засосали его, как болото, и отныне его место среди стариков-побирушек, с которыми он может разделить печали и радости и выплакать море слез о погибшей сестре, что теперь ему вряд найдется место на том островке, где можно поразмышлять или заняться чем-нибудь интересным. Однако здесь…

Тайник располагался на высоте примерно шести футов. Джон отклеил скотч, вытащил из пакетика сложенный вдвое лист и прочитал записку, точнее, попытался прочитать. Как хорошо, что у него с собой шариковая ручка! Джон скопировал шесть закодированных слов, или шесть групп букв, на кусочек бумаги — счет из супермаркета, который обнаружил в кармане плаща. Затем он снова сложил шифровку, запихнул в пакетик и приклеил его внутри колонны. Дома он еще раз рассмотрел шифровку. Джон знал о шифрах очень мало, и это малое он почерпнул из книг, прочитанных в детстве, лет двадцать пять или тридцать назад. Но его так заинтриговало невероятное послание, найденное в таком невероятном месте, что он показал его Колину Гудману, не объяснив, однако, каким образом оно к нему попало. Тогда он не знал, разбирается Колин в шифрах или нет, он знал точно лишь, что тот здорово разгадывает кроссворды. Правда, кроссворды не очень трудные, из «Таймс», иногда из «Гардиан». Но, как выяснилось, Колин и шифрами тоже интересовался как любитель. Он взглянул на буквы, написанные на счете супермаркета, и поспешил заявить, что у него, кажется, есть здравая мысль об использованном коде, хотя вероятность дешифровки очень мала.

…С начала января и до середины февраля у тайника никого не появлялось. Затем были две шифровки, и вот теперь эта.

Удивительно, что сотворили с ним записки, — думал Джон по дороге домой. Они расстраивали его и — это казалось уже вовсе невероятным! — утешали. Он был несчастлив, с уходом Дженифер жизнь остановилась. Она — его единственная любовь, она — все в его жизни. Ее вероломство раздавило его. Но теперь он больше не мучился, как еще совсем недавно, зациклившись на своих болячках. Кажется, прошла вечность с постыдного пикетирования ее дома. Теперь он прекратил думать исключительно о ней, мог не вспоминать ее целыми часами. С каждым новым походом на лужайку под эстакадой, где жили коты, с ожиданием новых сообщений все сильнее просыпался в нем интерес к жизни, своей жизни. Конечно, могло показаться абсурдным, смехотворным, что мужчина его возраста так увлечется детективной историей, но случилось именно так, и он благодарил небеса за поддержку. Не будь ее, разве выдержал бы он все и не сломался? Разве освободился бы от отчаяния?

Домом номер двадцать пять по Женева-роуд, небольшим особнячком, владели два хозяина. Вся улица состояла из похожих строений, но кое-что отличало дом номер двадцать пять от остальных, заставляло выделить его даже с конца улицы, примерно за двести ярдов, — сад, которым был окружен дом.

От буйно расцветшей в крохотном палисаднике ранней сливы в сгущающейся темноте исходило розовое мерцание. Свет лампы слегка приглушил его, но не заглушал совсем изысканности цветов. Подойдя ближе, он разглядел под деревом голубые звездочки первоцвета, кустики аконитов. Лиловые лепестки распустившегося ириса прятались в длинных острых листьях. И в то же время соседские сады, вычищенные и аккуратные, еще стояли обнаженными.

Ну, кто, кроме него, смог бы создать такую красоту? Он гордился этим цветущим островком под окном, несмотря на то что ни палисадник, ни другой, больший участок позади дома с альпийскими горками, маленьким прудом и превосходным газоном, отделенным цветочным бордюром, не смогли противостоять коллекции редких растений и дереву гинкго. Он никак не мог понять, почему Дженифер не привязалась к саду. Через несколько дней после ее ухода, когда надо было хоть кому-то излить душу, а Колин оказался под рукой и согласился выслушать, он спросил его об этом.

— Не думаю, — мягко ответил Колин, — что сад, каким бы он ни был красивым, удержит женщину, если она решила бросить мужа.

Пусть так, хоть это и глупо.

Джон вошел в дом, грязный и убогий внутри. Запах заношенного белья, давно не стиранных занавесок, пыльного ковра с порога ударил в нос. Так бывало всегда, когда он возвращался с прогулки на свежем воздухе. Но через некоторое время он уже переставал улавливать этот запах. Здесь не было ничего напоминающего Дженифер. Он включил свет, снял синюю кожаную куртку и повесил на спинку стула. Дженифер почти не изменила обстановку в доме, все осталось так же, как при его матери. Похоже, Дженифер устраивало. Ему казалось странным, что молодая женщина с отличным вкусом и передовыми идеями соглашалась жить в обстановке пятидесятых годов, несмотря на то что он не единожды предлагал ей выбросить старье и купить новые вещи.