Анатолий Безуглов - Конец Хитрова рынка

— Конечно.

Ворд лукаво посмотрел на меня. Он был не так прост, как казался.

— Что-то ты, товарищ субинспектор, сегодня во всем со мной соглашаешься, — сказал он. — Улещиваешь Ворда, а?

— Подозрительным ты стал, Вильгельм Янович.

— Не подозрительным, а наблюдательным. Один человек не может во всем с другим человеком соглашаться. А когда все-таки соглашается, я себя спрашиваю: а почему? Видел нашу картонажную мастерскую? — перевел он разговор на свою излюбленную тему. — Мы в этой мастерской настоящую революцию задумали сделать.

Ворд делился своими планами реорганизации мастерской, а я продумывал, с какой стороны к нему подступиться. Моей задачей было организовать Сердюкову безопасный побег. Фактически это был единственный приемлемый выход из создавшегося положения. Сердюков на свободе представлял для нас намного больший интерес, чем в заключении, причем Сердюков, бежавший из тюрьмы и скрывающийся у своих друзей, а не Сердюков, выпущенный на свободу за отсутствием улик и стремящийся всем своим поведением показать, что он не причастен к убийству. Только побег мог исправить вред, нанесенный поспешным арестом. Это понимали и Сухоруков, и Фрейман, и Савельев, которого последние события заставили усомниться в его версии.

Но если для нас, работников уголовного розыска, удачный побег Сердюкова был очередным ходом в запутанной игре с неизвестным противником, операцией, которая сулила массу преимуществ при относительно небольшом риске, то для начальника тюрьмы Ворда побег был бы чрезвычайным происшествием, темным пятном в его послужном списке. Правда, Никольский, по моей просьбе, обещал все это наверху утрясти и переговорить с начальством Ворда, но обещание не официальное предписание с гербовой печатью.

— Послушай, товарищ субинспектор, — прервал мои мучительные размышления Ворд. — Ты знаешь, что может быть хуже преждевременных родов? Не знаешь? Так я тебе скажу: запоздание. Разродись наконец. Я вот говорю, а ты не слушаешь.

— Слушаю, Вильгельм Янович, — робко запротестовал я.

— Ну зачем врешь, зачем? — укоризненно сказал правдолюбец Ворд. — Я же не слепой, а зрячий двумя глазами. Ни мастерская, ни Ворд тебя не интересуют. Тебя Сердюков интересует. Вот и говори о Сердюкове, а я послушаю.

Мне не оставалось ничего другого, как изложить Ворду без всяких недомолвок план предполагаемой операции. Ворд слушал, посасывал свою трубочку с изгрызанным мундштуком. Когда я кончил, он спросил:

— Ты понимаешь, что значит для меня удачный побег?

Я сослался на обещание Никольского. Ворд поморщился.

— Я это не к тому тебе сказал. Я это тебе сказал к другому. Вы уверены, что это единственный выход? Может, ваш Сердюков через день, через два все честно расскажет следователю.

— Нет доказательств, Вильгельм Янович.

— А, доказательства, доказательства, — отмахнулся Ворд. — Нет доказательств, но есть совесть. У него же есть совесть?

В отличие от Ворда, который был убежден, что у каждого человека есть совесть, я никаких надежд на совесть Сердюкова не возлагал.

Ворд задумался, поковырял в трубке спичкой, выбил пепел.

— Согласен?

Ворд помолчал и наконец решился:

— Согласен.

Он объяснил мне, что побег возможен только из тюремной больницы, окна которой выходят в переулок и плохо просматриваются со сторожевых вышек и с внешних работ.

— Но мы подследственных на внешние работы не выводим, — добавил он.

— Совсем?

— Нет, иногда делаем исключения.

— А ты как предполагаешь, Сердюков собирается бежать?

— Я не предполагаю, я знаю, — почему-то рассердился Ворд. — У меня уже четыре дня лежит ходатайство старосты камеры об использовании Сердюкова на внешних работах. Что тут предполагать? Все без предположений ясно.

— Ты, надеюсь, не отказал?

— Пока нет.

— Значит?…

— Ну подпишу, подпишу, — сказал Ворд. — Обещал — значит, сделаю. У нас эти вопросы решает совет воспитателей, но я уверен, он со мной согласится. Завтра же его включат в группу. Пускай бежит!

— А что из себя представляют внешние работы?

— Ремонт тюремной стены. Стена у нас совсем старая, разваливается, вот мы ее и ремонтируем. Тридцать — сорок человек ежедневно работают. Не видел, когда сюда ехал?

— Охрана большая?

— Три красноармейца и один надзиратель. Часовой с левой от ворот вышки тоже поглядывает. Много?

— Многовато.

— Если хочешь, могу уменьшить.

— Нет, это может вызвать подозрение, — сказал я и изложил ему свой план. Ворд не возражал: