Анатолий Безуглов - Конец Хитрова рынка

И всем без слов было понятно, что она так счастлива только потому, что сшила себе платье в Москвошвее, единственном ателье мод, которое может превратить московскую нэпманшу в парижскую аристократку.

Звонко покрикивали лихачи, обдавая прохожих фонтанами брызг, судачили на еще не подкрашенных скамейках скверов пожилые матроны. Четко печатая шаг, прошел отряд рабочих ребят с винтовками. Лица у ребят были серьезные, пожалуй, даже слишком серьезные, а кепки чем-то неуловимо напоминали островерхие буденовки.

Юркий торговец папиросами вразнос на всякий случай вжался в подворотню: правда, банкиром он никогда не был, но кто его знает, осторожность не повредит…

Купив в привокзальной лавочке для Веры «одесский сувенир» (отрез ситца), я поехал на трамвае домой. Вера была очень довольна подарком.

— В Москве материи с такой оригинальной расцветкой днем с огнем не найдешь, — говорила она, стоя у зеркала с отрезом в руках. — За версту узнаешь одесскую работу. Ты только обрати внимание, с каким вкусом подобраны цвета!

Я ее, разумеется, не разубеждал.

Побрившись и пообедав, я позвонил Фрейману.

— А я думал, что ты приедешь через неделю, — сказал Илюша. Голос его звучал приглушенно, видимо, у него в кабинете был кто-то из посторонних.

— Тебе неудобно разговаривать?

— Не разговаривать, а жить, гладиолус.

— Неприятности?

Илюша промямлил что-то нечленораздельное.

— Дело Богоявленского? — спросил я.

— Оно, проклятое, — подтвердил Фрейман. — Но разговор не для телефона. Приедешь — поговорим. Контрабандистов всех выловил?

— Почти, — сказал я. — Только троих оставил: двух для развода, а одного для тебя, чтобы ты мог свои способности проявить.

— Ты скоро будешь?

— Через полчаса. Никуда не уходи.

— Договорились, — сказал Илюша и повесил трубку

— Что-нибудь случилось? — спросила Вера.

— Нет, ничего.

Ох, недаром мне так не хотелось ехать в командировку!

Как впоследствии выяснилось, Медведев не поручал Савельеву принять участие в расследовании убийства Богоявленского. Федор Алексеевич сделал это по своей инициативе. И случай, на который потом ссылался Савельев, был ни при чем. Какой уж там случай! Просто в старом, опытном криминалисте, который рисовался своей флегматичностью и безразличием, скрывался любопытный мальчишка, задорный и энергичный, переполненный нерастраченными силами и неосуществленными идеями. Савельев стеснялся этого прыткого юноши и всячески ущемлял его. Но мальчишка был не из тех, кому легко зажать рот и спутать руки. Он любил быть в центре всех событий. И, если его что-либо заинтересовывало, он всегда оказывался в первых рядах, и не зрителей, а самых активных участников происходящего. А убийство в полосе отчуждения железной дороги, сильно отличавшееся от дел, которыми мы обычно занимались, не могло, разумеется, оставить его безучастным. Савельев-скептик вынужден был уступить место Савельеву-энтузиасту. И Федор Алексеевич исподволь, не привлекая внимания, стал потихоньку работать над делом Богоявленского. Медведев, конечно, об этом знал, но делал вид, что ему ничего не известно: пусть старик покопается, авось что-либо и выкопает.

И Савельев «выкопал»…

Через несколько дней после моего отъезда он позвонил Фрейману и попросил его зайти.

— Совсем забыл старика, Илюшенька, — посетовал он. — А вот старик тебя не забыл, помнит про тебя старик.

Когда Фрейман вошел в его кабинет, Савельев поднялся из-за стола. Это было высшим знаком благорасположения. Обычно он так себя не утруждал.

— Садись, Илюшенька. Садись, милый.

Как положено, разговор начался со здоровья. Савельев пожаловался на печень (ноет, как дитя малое), на сердце (а какое здоровое было!), позавидовал пенсионерам, которые, по его мнению, только и делают, что занимаются коллекционированием жуков и бабочек, а затем вскользь спросил, как движется дело Богоявленского. Илюша рассказал ему о нашей версии.

— Толково, толково, — одобрительно кивал головой Савельев.

А когда Илья закончил, тем же благодушным тоном сказал:

— В чем, в чем, а в воображении тебе не откажешь.

Молодец!

— В излишке воображения?

Савельев засмеялся:

— Вот за что я тебя люблю, Илюшенька, так это за догадливость. С полслова все понимаешь. Будет из тебя толк, попомни мое слово, будет!