Ирина Глебова - Санный след

Поправляя на Гусаре, как на маленьком, одежду, Лыч бормотал успокаивающе:

— Не мандражись, не тронут больше. Знают, кто здесь масть держит! Эту брашку давно на калган пора брать!

В тот же вечер Лыч устроил так, что Гусар перебрался жить на соседние с ним нары. И объяснил своему молодому подопечному:

— Я этих пидарей ненавижу. Всех бы передавил. Железных штырей повставлял бы в их вонючие варзухи — пусть бы балдели! То ли дело бабу отхарить — это уж как угодно, хоть вафлить, хоть вгарнуть, хоть отдуплить. Так ведь бабу же, как и годится мужику.

Гусар Лычу приглянулся сразу, с первых дней своего появления на каторге.

— Ты парнишка молодой, но бывалый, я сразу понял. Сидишь по первой? Шустрый, значит. Ты держись меня — всегда в фарте будешь.

Так они и пробыли вместе три года. Поначалу Гусар как бы был в тени авторитета Лыча. Но через время, незаметно, с ним стал считаться и сам его грозный опекун, и вся каторжанская кодла. Гусар никогда не забывал свой первый разговор с Лычом о бабах — о том, что с ними можно делать, что угодно. И однажды, в припадке откровенности, рассказал Лычу то, чего не знал никто — ни одна живая душа.

— Я одну биксу после сношения убил. Ей, лярве, мало показалось, вот я и добавил ножичком… И, знаешь, когда накалывал, чую — очко заиграло, кар на дыбки стал… Ни с одной бабой так клево не получалось.

— По-нашему, по тюремному, что елдак, что нож — одно и то ж. Коли всаживаешь то или это — балдеешь одинаково. Я это тоже знаю. Между ног, может, и не свербит, а кровь в голову бьет, это точно.

И добавил уважительно:

— Артист! Под баклана хляешь, а сам — мокрушник…

Случай, рассказанный Гусаром, произошел в том же южном городе Ростове, где Илья впервые попробовал пообщаться с женщиной. Четыре года после этого он не повторял попытки. Доказывать свою мужскую полноценность ему было не перед кем: работал он уже в одиночку, близких приятелей не имел. В Ростов наезжал периодически, часто бывал в одном уютном ресторане, где имелся подпольный катран — место сбора шулеров для игры, а также — мастерская для изготовления крапленых карт. В тот раз, после того, как сорвал отличный банк, поднялся посидеть в ресторан. Там выступала певичка, которая и раньше откровенно поглядывала на него. Илья легко избегал ее притязаний. Но сейчас, когда она, заметив его в зале, спустилась со сцены и, пританцовывая, пошла между столиками, он вдруг испытал странное чувство. Желание? Или, скорее, воспоминание того, что произошло в этом городе: бордель, черноглазую худую Рузанку, ее обнаженное тело и ощущение этого тела под пальцами, сжимающими все сильнее, сильнее… Возбуждение пришло к нему именно тогда, когда мысленно он стиснул пальцы до упора!

Певичка явно не афишировала цель своего прохода по залу, задерживалась то у одного столика, то у другого. Но Илья понимал, что идет она именно к нему. Ему тоже не нужно было афиширование. У девицы имелся постоянный кавалер из их среды — удачливый барыга, злой и хваткий. Зачем наживать себе неприятности?

А певица уже крутилась, припевая и виляя бедрами, рядом. Присела на минутку на колени к его соседу, так же, на мгновение, — к нему. Но успела, обхватив шею руками, шепнуть на ухо: «Жди!» Видимо, уловила в глазах Гусара нечто…

Во второй половине ночи певицу сменял канканчик длинноногих балеристочек. Илья стоял у входа, покуривая, когда она выпорхнула из ресторана. Швейцар кликнул коляску и услужливо подсадил ее. Женщина вроде бы даже и не поворачивалась в его сторону, но так ловко мгновенным взглядом подтвердила свое «Жди!», что Гусар, докурив сигару, забрал пальто и вышел, дав швейцару на чай.

Пройдя квартал, он переулком вернулся к черному ходу, рассудив, что встреча может состояться именно здесь. А через несколько минут за углом, судя по шуму, остановился экипаж и вскоре женская фигура вынырнула оттуда, быстро направляясь к нему. Женщина открыла черный ход своим ключом и в темноте, очень уверенно, провела Илью в свою уборную. Плотно задернула шторы и зажгла ночник. Была весела и очень возбуждена. Все повторяла:

— Наконец-то, красавчик, я тебя соблазнила! Такого гордого и упрямого!

Она боялась своего ухажера, потому торопилась. Гусар тоже чувствовал нарастающее возбуждение, но не оттого, что певичка картинно обнажалась перед ним.

Вкрадчиво-ласково он оглаживал ее крупные груди, живот, бедра. Потом, когда она только лишь начала постанывать, он ощутил болезненно-томительный спазм и… все. Он замер, а когда приподнялся, увидел вопросительные глаза женщины.