Татьяна Степанова - ДНК неземной любви

– Как это жох? – спросила Катя.

– Умная чересчур, хитрая. Я про нее в показаниях читала – она больше четверти века на госслужбе, где только не работала, связи везде имела. И тут в монашестве – горе горем, а сразу в международный отдел патриархии устроилась. А теперь припадочную из себя корчит.

– Они говорят – у нее видения, кошмары.

– Это они говорят, они тут, наверное, всему верят, так уж жизнь монастырская устроена, верить во все.

– А что она сказала?

– В целом подтвердила показания мужа пятилетней давности, но скупо, коротко. Ощущение, что это некогда твердо выученный и хорошо усвоенный урок, – Лиля смотрела на окна больницы, где уже зажегся свет.

– Что она говорила о Ларисе?

– Что она вырастила ее. Дала образование.

– И все? И только?

– И только.

– А о недавнем нападении? Она помнит подробности?

– Она сказала, что помнит лишь римские катакомбы, где она почти ежедневно молилась на могиле какого-то святого... я там записала.

– А сам момент нападения? Кто на нее напал?

– Я задала этот вопрос. Знаешь, что она спросила в ответ? Есть ли у меня семья.

– А при чем тут это?

– Потом сказала, что умереть от чужой руки внезапно несравнимо легче, чем...

– Чем что? – Катя насторожилась. – Чем что?

– Чем ждать вот так, каждую ночь, смерти на больничной койке.

– А о муже, о Белоусове, вы ее спрашивали?

– Она сказала, что всегда любила только его. И, знаешь, в этот момент она мне искренней показалась. А весь наш остальной разговор был либо фальшью, либо бредом.

Ей снова чудится, что она здесь... Ее мертвая дочь за ней по ночам приходит...

– Лиль, а может, и правда у нее с рассудком не все в порядке? Ты ее глаз не видела, когда она на меня бросилась... совершенно безумный взгляд.

– Видела я ее глаза.

На монастырском дворе зажглись фонари, заскрипели ворота – на ночь их всегда запирали. Несколько монахинь вышли из Никольского собора и направились прямиком к зданию больницы – ночная дежурная смена вместо сестры Ефимии и сестры Софьи.

– Нет, тут мы пока концов не найдем, – ответила Лиля. – Если и есть концы... реальные концы, а не потусторонние сказки, то они... они там, не здесь.

Где там?

Где здесь?

Где?

Дорога назад была длинной, как жизнь. Катя тщетно крепилась – лес, лес, лес, лес... Огни, огни, огни... И все мимо, мимо. Вихрем несутся куда-то, а машина стоит на шоссе. Им только кажется, что они едут, возвращаются домой. Это все только кажется...

Тени, тени, одетые в монашеские балахоны...

Все цветы на клумбах завяли...

И монастырская больница отныне не принимает больше больных...

Тут сказано, что я обязана оказывать вам содействие...

Но я не могу...

И даже если там, на кладбище у могилы, принесли жертву и напоили землю кровью...

Всю землю кровью...

И аллеи...

Прямые как стрелы аллеи бульваров...

Все равно...

Кровь ничего не значит...

Это просто побочный продукт...

Годный на экспертизу...

Но не дающий ответа...

Привета...

С того и с этого света...

– Катя, очнись!

Катя открыла глаза – огни, уже Москва? Новый Арбат, золотая корона, пурпурный всплеск – это реклама...

Темной ночью в глухой час мы вернулись домой...

В дежурной машине трещала рация, и Лилька трясла ее за плечо:

– Катя, очнись! Только что дежурный по городу передал, мы едем прямо туда!

– Что? – Катя стряхнула с себя остатки этого тягучего, как патока, морока – полусна-полузабытья.

– Труп женщины в Соймоновском проезде. Да очнись ты! Это практически там же... Это ж продолжение Гоголевского, только с другой стороны, бульвар у набережной. Там на месте опергруппа Центрального округа начала работать.

Виктор Петрович, это я... Мы уже подъезжаем, осмотр без нас не начинайте! – Лиля почти кричала в мобильный, словно там, на том конце, собрались глухие или же такие вот сонные. – Но у меня к вам сразу поручение – пленки со всех камер во всем прилегающем квартале – «Кропоткинская», Пречистенская площадь, Соймоновский и, конечно же, Гоголевский бульвар от Старого Арбата. Изымайте тотчас, сажайте двух сотрудников за компьютеры и немедленно начинайте отсматривать все подряд, без исключения.

Соймоновский проезд является, по сути, окончанием Бульварного кольца со стороны Москвы-реки и храма Христа Спасителя. В этот предрассветный час (без четверти три) он был темен и только сполохи милицейских маяков, только карманные фонари оперативников загорались то тут, то там – под липами на аллее.