Валерий Гусев: До осенних дождей

- Постой! - Андрей в сомнении покусал губу. - Скажи... Впрочем, ладно... не надо. Ерунда...

- Ты странный какой-то, - огорчилась Галка. - Случилось что? Не заболел? - И, не ожидая ответа, пошла, оглядываясь, надеясь, что он снова остановит ее и все-таки скажет что-то важное.

У клуба уже никого не было - танцы только что начались, и никто еще не выбегал подышать или покурить, а то и отношения выяснить. Андрей вспомнил, как вначале ему было неловко приходить сюда в форме. Казалось, все видят в нем чужого, незваного человека, который одним своим видом мешает людям веселиться. Но так было недолго и изменилось враз, после одного случая. Было так: Андрей стоял у окна, разговаривал с командиром дружины - маленьким Богатыревым. Вдруг завизжали, бросились по сторонам, прижались к стенкам девчонки, расступились ребята - и в середине зала остался стоять забуянивший проезжий шофер, с синяком под глазом, в разорванной рубахе и с ножом в руке. Он мутным, тупо-злым взглядом водил по сторонам, кого-то высматривая. Андрей - его будто в спину толкнуло смело подошел к нему, с какой-то машинальной ловкостью заломил поднятую уже для удара руку и вывел пьяного парня на улицу. Все получилось очень быстро, деловито - Андрей и сам не понял, откуда что взялось.

Вот тогда он впервые почувствовал себя настоящим милиционером, стражем порядка. Тогда-то и стал замечать, что его приход радует людей, им делается спокойнее в его присутствии, и девчонки становятся веселей, и ребята на глазах скромнеют. Уверялся Андрей в такие минуты, что правильную выбрал он себе работу...

Маленький Богатырев, в черном костюме, с красной повязкой на рукаве, чеканя шаг, подошел к Андрею, кинул руку к виску, доложил:

- Товарищ участковый инспектор, на вверенном под мою охрану объекте наблюдается нерушимый общественный порядок. Лиц в нетрезвом состоянии на настоящий момент в наличии не имеется ввиду отсутствия таковых. Командир Синереченской колхозной добровольной народной дружины старший сержант запаса Богатырев. - Стукнул каблуком и протянул руку для пожатия.

Андрей в ответ чуть было не рявкнул со зла, по армейской еще привычке: "Вольно! Разойдись!"

А танцы неслись своим бурным чередом. Музыки не было слышно, танцоров почти не было видно - были шум и топот, была пыль столбом и дым коромыслом. В самой гуще, с удовольствием и азартом, взметывая волосы, отплясывала Галка, визжа от восторга. Получалось у нее ловко, красиво, от души - ноги длинные, талия гибкая и рот до ушей.

Андрей отошел к кассе, где стояло несколько человек за билетами в кино. Кто-то кивнул ему: становись, мол, передо мной, кто-то незаметно ткнул в стену окурок, помахал рукой, разгоняя дым. Андрей же искал глазами "мушкетеров", которые только что крутились здесь, демонстративно не поздоровались с ним, пошептались и исчезли. Андрею казалось, что он безнадежно опаздывает, что ему надо прямо сейчас разыскать их и сказать что-то очень важное, и если он этого не сделает, не успеет, то уже ничего нельзя будет поправить.

Андрей вышел на улицу, где было уже по-осеннему темно и глухо, постоял на крыльце, подумал и пошел в правление.

У себя в кабинете он задернул на окнах шторки, сел за стол и достал листок бумаги. Задумался, начал было что-то писать, да скомкал лист и мелко порвал его.

Впервые Андрей обратил на них внимание, когда пожаловались из школы. Тогда же он, приглядевшись, убедился, что компания эта, хоть и шкодливая, но пока сравнительно безобидная. Шастали порой ребята по лесам вместо уроков, не обходили, конечно, стораной чужих садов и огородов, дерзили старшим, воевали с отцом Леонидом, но в то же время хорошо работали летом в колхозе. Расположила к ним Андрея и их настоящая, не мальчишеская дружба - такая, вообще-то, редко бывает в их возрасте, когда и симпатии и неприязнь сменяются так же быстро, как и настроения. И тогда же с жалостью и тревогой понял участковый, на чем эта дружба держится: вся троица росла без отцов. Колька Челюкан своего вообще никогда не видел и не знал; отец Васьки Кролика, похожего на поросенка, был давно осужден за крупную кражу; ну а Мишкин "батянька" тоже как родитель в счет не шел, ограничивал роль воспитателя и наставника сугубо карательными акциями. И, значит, в своей дружбе, во взаимной заботе находили они то, что не давала и не могла дать им семья. Ни один из них при случае не мог обещающе пригрозить сильному и несправедливому обидчику: "Я вот отцу скажу, он тебе покажет!" - а вместе они были сильны, никого не боялись и, если что, сами могли постоять друг за друга, тем более ребята были не из робких и кулаков в карманах не прятали, кукиш за спипой не показывали.