Франк Хеллер - Миллионы Марко Поло

Доктор тоже улыбнулся.

— Неужели?

— Истинная правда. Мсье Альберле самый пламенный патриот во всем Эльзасе.

— Клянусь Вакхом, он прав! — воскликнул доктор. — Можно ли оказать своей родине более прекрасный сыновний почет? Стало быть, сам он тоже — усердный служитель виноградной лозы?

— Отнюдь! Прошло уже много-много лет, с тех пор как врачи запретили ему пить вино. Но подобно Данте, который так и не смог забыть свою юношескую любовь, Беатриче, мсье Альберле не может забыть годы, когда он делом оказывал почет эльзасским винам, и подобно Данте он остался верен своей любви.

— Как трогательно! — пробормотал доктор. — Но у меня есть некоторые сомнения насчет того, будто он не пьет вин, которые славит. Вчера я познакомился со знатоком вин, который утверждал то же самое, но…

Библиотекарь начал выказывать нетерпение:

— Могу ли я помочь вам чем-нибудь еще?

Мысль доктора металась в поисках решения. Он хотел, он должен был поговорить с тем, кто оставался единственным звеном, связывающим страсбургскую библиотеку с прошлым, но как этого добиться? Уговоры тут не помогут, это он понял. Рекомендательное письмо? Но где его взять? Да и примет ли его во внимание мсье Альберле? Едва ли! Доктор знал эту разновидность мономанов: все, что лежит вне круга их интересов… Эврика! Нашел! Именно к тому, что его интересует, и надо воззвать.

— Минутку, — сказал он, обращаясь к молодому библиотекарю, и быстро набросал что-то на своей визитной карточке. — Будьте добры, передайте ее мсье Альберле. Каким бы он ни был раздражительным, он не может отнестись к этому иначе, чем как к дружеской любезности. Прочтите сами!

Библиотекарь взял карточку и прочитал:

Доктор Йозеф Циммертюр из Амстердама просит разрешения сообщить мсье Альберле голландские свидетельства о Риквире.

Библиотекарь, поколебавшись, исчез в задней комнате, откуда донеслось раздраженное хмыканье. Очень быстро возвратившись, он кивком дал просиявшему доктору понять, что его миссия увенчалась успехом. Теперь надо было умело разыграть свою карту, проявив надлежащее хладнокровие.

Немного погодя в дверях задней комнаты показался маленький седовласый господин в пиджаке, профилем поразительно напоминавший Сократа. Запустив в волосы пятерню, он раздраженно моргал, ослепленный дневным светом. Было совершенно очевидно, что его оторвали от серьезнейших изысканий и он вот-вот выйдет из себя. Пробормотав несколько слов, библиотекарь указал на доктора Циммертюра. Господин Альберле подкатился к доктору, который отвесил ему глубокий поклон.

— Вы хотите поговорить со мной?

— Я взял на себя смелость…

— Вы хотите сообщить мне голландские упоминания о Риквире?

— Да.

— Можете ли вы сделать это как можно быстрее? Мне некогда.

Альберле свесил голову набок, полузакрыл глаза и ждал голландских данных, зажав в левой руке блокнот, а в правой карандаш. Он как две капли воды походил на мудрую сову, ничего не видящую при свете дня.

Доктор откашлялся.

— Данные эти приводятся в моих мемуарах, в их второй части.

— В ваших мемуарах? Где и когда они изданы?

— Они еще не изданы.

— Что? Не изданы?

— Нет.

— Правильно ли я расслышал? Может, они еще и не написаны?

— Я как раз пишу одну из глав. И речь в ней, в частности, идет об Эльзасе, и две бутылки Риквира, которые я вчера выпил, будут играть в этой главе важную роль.

Господин Альберле выронил карандаш и блокнот. И расширенными глазами уставился на доктора.

— Вы издеваетесь надо мной, мсье!

— Издеваюсь над вами? Позвольте мне самым решительным образом опровергнуть это утверждение.

— Вы надо мной издеваетесь!

— Да нет же!

— Издеваетесь!

— Так значит, вы осмеливаетесь утверждать, что мои мемуары лишены значения? Вы сомневаетесь в том, что они через некоторое время будут изданы? И разве вы не опередите свое время, если уже сейчас опубликуете сведения, содержащиеся в мемуарах, которые, возможно, будут опубликованы только через несколько лет? И разве не величайший триумф для ученого — опередить свое время? Ответьте мне, мсье Альберле, разве я не прав?

Господин Альберле заморгал, глядя на лунообразное лицо доктора, приоткрыл было рот, чтобы дать волю своей ярости, закрыл его, взлохматил острую бородку, снова пригладил ее, продолжая пожирать глазами доктора. И вдруг его сократовская физиономия озарилась улыбкой фавна. Протянув руку доктору, он сказал:

— Вы поймали меня на мою же наживку! Вы хотите говорить со мной о чем-то другом. Признайтесь. О чем же?