Анатол Имерманис - Гамбургский оракул

Только теперь словно окаменевший Фредди захлопнул дневник. Еле слышный хлопок, но в этом изолированном от редакционной сутолоки кабинете, где так часто сидел Магнус Мэнкуп, он прозвучал как выстрел. Как тот, за две минуты до полуночи, когда не стало Гамбургского оракула.

- Задним числом легко возводить себя во всезнайку. - Мун еще не высказался до конца. - Ни черта вы не поняли бы, Дейли, несмотря на пьесу. Вспомните, какой ворох полуоборванных нитей пришлось распутывать, пока мы чудом добрались до истины. И не будь Фредди с его репортажем, напомнившим нам о пустяковом порезе, возможно, все так и осталось бы гипотезой. Мэнкуп отлично сознавал это. Он все предвидел, все учел, кроме одной-единственной нелепой случайности - того самого пореза...

- Не может быть, чтобы я брал интервью вовсе не у профессора Контисолы, а у самого Мэнкупа! Если это правда... - Фредди уселся было на письменный стол, но тут же испуганно спрыгнул. - Если все это правда, - повторил он, все еще не решаясь поверить, - тогда никто не знал настоящего Мэнкупа! Никто!

- Помните, Дейли! Еще сам спотыкаясь в потемках, я сказал, что тут, возможно, неприменимо обычное исчисление. А кто из нас силен в интегральной математике? - Мун обвел взглядом кабинет. - Мы привыкли идти к цели по следам, уликам, по грязи, которую преступник оставил на чистом полу. К каким бы ухищрениям он ни прибегал, это всегда примерно те же самые уловки, которые при помощи некоторой доли ума и таланта можно вывести на чистую воду. А тут весь ключ к разгадке заключался в характере. Какое мужество необходимо для того, чтобы в течение многих дней подготавливать этот последний акт, не говоря никому ни слова, молча стиснув зубы от боли. Подумайте, каково знать, что умрешь через несколько дней, умрешь, добровольно приблизив час кончины. И вписывать в дневник оптимистические строчки о вторичном рождении, отстукивать ночью в тиши репортерской комнаты розовые прогнозы на еще десять лет жизни. Играть так, что даже знавший его сорок лет старый Клаттербом уверовал в его легкомысленную жизнерадостность.

- А стоил ли Баллин всего этого? - задумался Дейли.

- Дело не в самом Баллине, - убежденно сказал Мун. - Вы так и не поняли самого главного. Ведь все это делалось для того, чтобы показать миру, что в так называемом демократическом государстве можно убить депутата - и никто из власть имущих глазом не моргнет. Убийство Грундега было преподано публике именно в том гениальном детективном оформлении - с письмами шантажиста и в сочетании с загадочной смертью самого Мэнкупа, - когда своей сенсационностью оно обязательно должно было прорваться через официальный заговор молчания. По-моему, Мэнкуп избрал для этого единственный действенный путь. Ведь и до него многие догадывались об истинных обстоятельствах, при которых умер Грундег, однако правда оставалась скрытой за семью замками. И, вероятно, навсегда осталась бы, не положи Мэнкуп на чашу весов свою собственную смерть, которая именно для этой цели должна была казаться насильственной.

- Значит, все это не ради Баллина? - с сомнением спросил Дейли.

- Полагаю, что нет. Баллин был средством, а не целью. Надо учитывать, что истинное лицо Баллина и его роль в убийстве Грундега стала известна Мэнкупу сравнительно недавно, в ту пору, когда он уже знал, что обречен. Будь у него побольше времени, возможно, он нашел бы другой, не столь парадоксальный путь, дабы доказать миру, что Грундег убит, а Баллин - один из его убийц...

Да, я верю в это! Несмотря на горькую мысль, вложенную им в уста госпожи Бухенвальд, несмотря на сознание, что бывшие гитлеровские палачи останутся безнаказанными, если предоставить их официальному правосудию, Мэнкуп не последовал бы примеру своей героини.

По-моему, именно сознание, что он, Мэнкуп, через неделю, через две исчезнет с лица земли, а палач Баллин будет по-прежнему здравствовать и творить свои темные дела, толкнуло его на эту отчаянную, заимствованную из пьесы идею... Да, именно так мне думается... То, что в театре мыслилось как условный, аллегорический прием, превратилось в отчаянный жест умирающего человека, который тщится еще из могилы дотянуться до убийцы.

Мэнкуп не столько мстил Баллину за своего друга Грундега, не столько за предательство по отношению к нему самому и даже, пожалуй, не столько гестаповскому палачу за все его бесчисленные жертвы... По-моему, ему просто невыносима была мысль о том зле, о тех будущих страданиях и смертях, которые таились в самом факте существования Баллина.