Анатол Имерманис - Гамбургский оракул

Этот инцидент на мгновение заставил Муна и Дейли забыть о Ловизе. Они уже отошли от стола, когда услышали голос Мэнкупа:

- Ло, ты оставила сумку!

Схватив ее со стола, он нагнал Ловизу. При этом как-то странно и настойчиво заглянул ей в глаза.

Ловиза вырвала сумку и быстро побежала к выходу.

После дымной атмосферы кафе улица показалась благоуханным раем. Сумерки сгустились. Покрывавший канал лиственный узор, тронутый кое-где бликами огня, напоминал бисерную вышивку. Баллин пошел за своей машиной, оставленной неподалеку, на подземной стоянке на улице Гроссе-Блайхен.

Остальные молча стояли возле чугунной ограды.

Мун закурил сигару. Странно, что в кафе совсем не хотелось курить. Он глядел на темнеющее небо, на перламутровые переливы, от зеленого до розового, и раздумывал над нелепой ситуацией, в которой очутился. Мун твердо решил по дороге в театр рассказать Мэнкупу о своих наблюдениях и принудить его к откровенному разговору.

Но из этого ничего не вышло. Подъехал Баллин на своем малолитражном "форд-таунусе". Усадив Магду, скульптор остался стоять у открытой дверцы. Он ждал Ловизу.

- Ло поедет с нами! - заявил Мэнкуп.

- Но наш...

Муну не пришлось выдумывать предлог, так как Ловиза опередила его:

- Я поеду с Дитером. А ты тем временем спроси своих гостей, какое впечатление я на них произвела. В моем присутствии они будут смущаться.

- Наоборот. Они как раз просили меня не лишать их твоего общества, усмехнулся Мэнкуп. - Влезай! - Он чуть не силой усадил Ловизу подле себя.

И опять Мун не мог избавиться от смутного подозрения, что это делается нарочно, что Мэнкуп во что бы то ни стало хочет отсрочить конкретный разговор.

Поездка протекала в полном молчании. Улицы одна за другой озарялись огнями световой рекламы. Суматошный калейдоскоп бегущих, прыгающих, вертящихся волчков букв, сигарет, бутылок, женских бюстов, мужских торсов не уступал по размаху вечерней панораме большого американского города. И не будь этого фейерверка в честь великой богини коммерции, своими лихорадочными отблесками придававшего лицам выражение маскарадного веселья, можно было бы подумать, что они едут не на премьеру, а на похороны.

"ТЕАТР В КОМНАТЕ"

Если мы не разделаемся со своим

прошлым, оно разделается с нами.

Магнус Мэнкуп

Театр находился на Алстерском шоссе, которое, начиная от погруженного в безмолвие стадиона Национального спортивного общества до Алстерского парка, было заставлено автомобилями. На каждую машину иной марки приходилось десяток "фольксвагенов", безобразных с виду жуков, прочно вписавшихся в дорожный пейзаж Европы и Америки. Победить в жестокой схватке с конкурентами немцам помогло знание психологии обывателя, которому неважны красота и скорость, лишь бы дешево и удобно.

В поисках свободного места пришлось проехать всю улицу. Дальнейший путь преградила подсвеченная молочными фонарями темно-зеленая стена парка. Регулировщик в украшенной большой бляхой островерхой шапке транспортной полиции, вежливо потеснив владельцев прибывших перед этим машин, наконец нашел для них пятачок свободного пространства.

Они не спеша пошли к ярко освещенному подъезду. Мэнкуп замешкался, запирая машину. Ловиза остановилась. Она стояла под фонарем, почти слившись с сумерками, - продолговатое уплотнение воздуха с резко очерченной тенью, из которого выступала белая рука с блестящей черной сумкой. Мун и Дейли остановились почти в то же мгновение. Втроем они молча стояли, поджидая Мэнкупа. Уже у самого подъезда их нагнал Баллин. У него испортилась пружина дверцы, ему так и не удалось захлопнуть ее.

Посвятивший себя модернистским поискам "Театр в комнате" помещался в старинном здании. Это был такой же парадокс, как то, что интеллектуальные снобы прибыли на премьеру в обывательских "фольксвагенах".

Театральная витрина напоминала своей застекленной пустотой вестибюль метро после закрытия. Ни фотографий актеров, ни сцен из спектакля, одна лишь голая афиша с именем автора и названием пьесы "Перчатки госпожи Бухенвальд" - трезвая типографская заплата на богато разукрашенном классицистском фронтоне.

Спектакль еще не начался. Сцена размером не больше подмостков ресторанного трио лежала в темноте. Что-то смутно поблескивало в глубине выемки. При наличии фантазии нетрудно было представить себе огромную конуру и столь же огромные фосфоресцирующие зрачки притаившегося в темноте цепного пса. А тесно рассаженные в маленьком зале зрители, оживленно болтая, предвкушают минуту, когда чудовище бросится из своей конуры на публику. Как бы страшно оно ни было, цепь превратит его ярость в безопасное, забавное зрелище.