Анна Ольховская - Страшнее пистолета

Но как научиться управлять сновидениями?

Может, и получится. Потому что в эту ночь Кирилл снова не пришел. Снов не было вообще. Или это лекарство так действует? Надо будет узнать у доктора, что это за препарат, и купить себе.

Сил на постоянную душевную боль больше не было.

Воскресный сладкий сон

И утренняя нежность,

Возня с собакой

На заснеженном дворе.

И три цепочки следа

Дарят безмятежность,

Играя в прятки

В набегающей волне…

Что было бы,

Если бы случилось так?

Не случилось. И не случится. А лекарство поможет забыть.

Утром Лана чувствовала себя уже значительно лучше. Нет, раны еще болели, ходить было трудно, оказалось, что Шана превратила ее ноги в листочек в клеточку. Во всяком случае, порезы располагались почти так же. Некоторые оказались довольно глубокими, и хирургу пришлось наложить швы и на них. Но самой болезненной и самой опасной была рана на предплечье, нож уголовницы рассадил руку почти до самой кости.

Что же в этом всем подходило слову «лучше»? А выматывающая слабость почти исчезла. Лана уже могла самостоятельно добредать до санузла, хоть дорога и занимала пятнадцать минут вместо двух. Правда, медсестра заистерила утром, увидев бредущую уже обратно пациентку:

— Вы что, с ума сошли? Вам же нельзя еще вставать! Николай Петрович велел еще как минимум три дня соблюдать строгий постельный режим.

— Это с уткой в обнимку, что ли? — просопела Лана, дотянув себя наконец до кровати.

— Ну почему же в обнимку? — хихикнула медсестра, уже другая, Зина, видимо, сменилась. Эта была моложе и смешливей. — Верхом.

— А я не люблю верховую езду, поэтому скакать на ваших тазиках не собираюсь. Так и передайте Николаю Петровичу.

— Но вам же…

— Нам же надо отдохнуть.

— Так это я и имела в виду.

— Отдохнуть, а потом снова прогуляться. Понимаете… Как вас зовут?

— Люда.

— Так вот, Люда, лежать вонючим поленом я не собираюсь, а вот принять душ — хочу. Как это сделать, не задевая швы?

— Ой, что вы, Милана Мирославовна…

— Прекрати, мы с тобой почти ровесницы, зови меня Лана.

— Лана, я не могу вам запретить вставать, я даже готова помогать вам поначалу, пока вы не окрепнете, но что касается душа, — медсестричка упрямо сжала губы и поправила кокетливую шапочку. — Туда я вас не пущу! Швы мочить нельзя, а у вас их по всему телу нашито! Вернее, по ногам. Вы что, хотите, чтобы швы загноились, да?

— Не хочу, — примирительно улыбнулась Лана. — Хорошо, остановимся пока на прогулках, как бы парадоксально это ни звучало.

— А сейчас — ложитесь, вам надо укол сделать, а потом — под капельницу.

— Слушаю и повинуюсь.

Пока Лана лежала под капельницей, пришла и ушла мама Лена, накормив в промежутке любимую дочурку теплыми блинчиками из термоса. Передала от отца привет и обещание зайти позже.

Этого Лана как раз и ожидала. Говорить в присутствии жены Мирослав не хочет, а обсудить есть что.

И в первую очередь — как обстоят дела со всей этой провокацией. Раз она сейчас не в тюремной больнице, а в дорогой клинике, значит…

А ничего не значит толком. Хотелось бы, конечно, чтобы во всем уже разобрались, провокацию разоблачили, а виновных наказали. Но, судя по выражению глаз отца, положение по‑прежнему аховое. А ее выпустили, скорее всего, под залог.

И надо решать, что делать дальше.

Отец появился после дневного сна, ближе к вечеру. Лана успела в очередной раз посетить царство Морфея, получить несколько болючих уколов в… Внутримышечно, в общем, причем кололи в обе половинки, для симметрии. Лежать теперь было не очень комфортно.

Но в целом состояние улучшалось почти стремительно. Почти — потому что Лана вовсе не относилась к суперниндзя, способным излечивать себя усилием мысли и чистить ауру от ментальной грязи с помощью созерцания пупка.

А Лана, сколько ни смотрела на симпатичную ямочку в центре гладкого живота, никакой лазейки в астрал там не нашла.

Поэтому и выздоравливала лишь благодаря заботам медицины и стремлению молодого организма к исходному состоянию. Состоянию стояния на ногах, причем уверенного стояния, а не соревнования в скорости с улиткой.

Организм старался, медицина — тоже, и к моменту визита Мирослава Здравковича на лице его дочери появился даже легкий оттенок розового, слегка потеснив мучнистую бледность.

— Привет, солнышко! — искренне обрадовался отец, целуя впалую щеку. — Ты сегодня гораздо больше похожа на Лану Красич, чем вчерашняя куколка моли.