Марина Крамер - Алекс, или Девушки любят негодяев

Она выхватила из пачки сигарету, нервно вставила в мундштук и трясущимися руками поднесла к кончику зажигалку, но высечь огонь не смогла. Алекс терпеливо забрал зажигалку, щелкнул и помог Мэри прикурить.

— Ты нервничаешь, Мэ-ри. В чем причина?

Она подняла глаза, и Алекс увидел, что Мэри плачет.

— Ты знаешь… вокруг меня остались одни трупы… и только Марго — и ты… что мне делать, скажи?

Он поймал себя на том, что не решается обнять ее, а по-прежнему держит руки на подлокотниках кресла. Сейчас бы самое время притянуть ее к себе, погладить по волосам, усадить на колени и больше не отпускать. Но что-то во всем облике Мэри, в ее словах и слезах заставляло медлить.

Алекс разозлился на себя — ну, что, в самом деле, может сделать беззащитная женщина ему, тренированному и сильному? Он решительно подхватил ее на руки и понес наверх, не обращая внимания на протесты.

— Перестань, Мэ-ри, я не сделаю ничего. Нам надо поговорить, а ты напряжена и нервничаешь. Думаю, тебе лучше расслабиться.

— Я прекрасно знаю, что рядом с тобой вообще нельзя расслабляться, — прорыдала Мэри, обхватив его одной рукой за шею, а в другой держа на отлете мундштук с зажженной сигаретой.

Алекс ухмыльнулся — к нему, наконец, вернулось его обычное самообладание и ирония. Возможно, как раз то, что сейчас он держал Мэри на руках и ощущал ее бьющееся сердце, помогло осознать — вот она, живая, настоящая, не мираж. Мэри. Его Мэри.

Он принес ее в ту самую спальню, в которой она жила в свой пошлый приезд в этот дом. Там ничего не изменилось, даже какие-то листки из блокнота по-прежнему лежали в ящике стола, и карандаши в тяжелом серебряном стакане, и пепельница — маленький ангел, державший в руках глубокую чашу. Даже ее зажигалка, которую Мэри в спешке сборов так и забыла на подоконнике. В пустом шифоньере одиноко висел ее жемчужно-серый шелковый халатик, расписанный вручную тонкими белыми ветками в инее, и от ткани до сих пор исходил аромат холодного «зимнего» «Кензо». Алекс запретил Ингрид, помощнице по хозяйству, прикасаться к этим вещам. Но и сам не заходил в комнату, не мог простить Мэри ее упрямства. Сейчас он перешагнул этот порог впервые за более чем двухлетний срок.

— Надо же… ничего не изменилось, — пробормотала Мэри, когда Алекс опустил ее на пол.

Она прошлась по комнате, затушила сигарету в пепельнице, провела пальцем по крышке стола. Алекс со своей обычной ухмылкой наблюдал за ней. Мэри повернулась к нему:

— Зачем?

— Что — зачем?

— Зачем ты сохранил все так, словно знал, что я вернусь?

— Ты же вернулась. — Он попытался обернуть все в шутку, но Мэри не приняла, уперлась руками в бока и потребовала:

— Не увиливай! Ты не мог знать, что так будет!

Он вдруг почувствовал усталость и желание лечь и уснуть. Повинуясь внутреннему голосу, спокойно лег на кровать поверх покрывала и закрыл глаза. Ошарашенная Мэри постояла несколько секунд, потом скользнула на кровать рядом с Алексом. Ее рука поползла по его затылку, взъерошила волосы. Алекс повернул голову:

— Ты не против? У меня странная слабость…

Он перевернулся на спину, и в вырезе распахнувшейся на груди ковбойки Мэри увидела свежий длинный рубец.

— Что это? — испуганно спросила она, осторожно касаясь пальцами тонкой кожи на месте операции.

— Пустяки. Я попал в железнодорожную катастрофу, могло быть хуже. Обломок вешалки — вошел в легкое и застрял, — пояснил Алекс, прислушиваясь к легким движениям тонких пальцев на его груди. Мэри никогда прежде не была ласковой — да, собственно, он и не знал вообще, какая она, Мэри.

— Господи… — пробормотала девушка, поглаживая рубец. — А плечо?

— Плечо зажило. Но мы хотели говорить не об этом, Мэ-ри.

— Ты, по-моему, не совсем в том состоянии, чтобы обсуждать перипетии моей жизни.

— Глупости, Мэ-ри. Говори.

Она села, подогнув под себя ноги, разгладила складку на покрывале.

— А где Марго?

— Она уехала утром, вы разминулись часа на три.

— Уехала?! Куда?!

— Не кричи, — поморщился Алекс. — В Москву, ей предложили какую-то совершенно фантастическую работу.

— Как ты мог?! — Мэри заколотила руками по покрывалу, затрясла волосами, стараясь не заплакать снова. — Ты обещал мне, что не спустишь с нее глаз!

— Не забывайся. — В его голосе появилась неприятная интонация, которая всегда заставляла даже своенравную Мэри отступать на полшага. — Ты не вправе говорить со мной таким тоном. Я и без тебя знаю, что и как должен делать. Кроме того, я никому не позволю причинить вред Марго. Она слишком мне дорога.