Роберт Фиш - Риск - мое призвание

— Одевайся, — снова бросил Отто. Я так и не понял, отвернулся он или нет.

От шока я почти не ощущал боли, но ковер под моим лицом был влажным. Через некоторое время Руст спросил:

— Он все еще без сознания?

— По-моему, да.

— Нам надо где-нибудь поговорить. Ты ничего ему не сказала?

— Нет, ничего. Давай убьем его?

Все происходило, как во сне. Может быть, они вообще этого не говорили. Ощущение нереальности усилилось, когда я услышал осторожный стук в дверь.

— Войдите, — отозвался Отто.

Я услышал голос Вили:

— Ну нет. Даже и не думай, Зиглинда. Убийства я здесь не допущу. О подобных неприятностях твой брат меня не предупреждал.

— Я ужасно сожалею, фроляйн Шлиман, — проговорила Зиглинда. В се голосе, впрочем, не было и тени сожаления.

Я почувствовал в мышцах рук и ног легкое покалывание. Если ударом «Люгера» Отто задел какой-то нерв, то сейчас он начинал подавать признаки жизни.

— Вы уходите? — спросила Вили.

Зиглинда промолчала.

— Уходим, — ответил Отто Руст.

Дверь открылась и опять закрылась. Спустя некоторое время мне в лицо плеснули холодной водой, я простонал, и голос Вили произнес:

— Я уже тогда поняла, что Ампаро ждет не вас, но понадеялась, что… Ладно, как ваша голова?

Она помогла мне сесть. Зеркало было далеко, и я не мог видеть своего лица. Но по тому, как заохала Вили, я понял, что вид у меня плачевный. Она приложила мне к лицу мокрое полотенце и помогла подняться на ноги.

— Закуришь? — предложила она и втолкнула мне промеж губ зажженную сигарету. Потом принесла высокий стакан, в котором было бренди. Чтобы поднести его ко рту, мне пришлось взять стакан обеими руками.

До двери я кое-как добрался с помощью Вили.

— Вы сможете идти? Может быть, вам лучше поспать здесь?

— Нет, — с трудом ворочая языком, выговорил я. И тут я вспомнил о карточке, которую мне дат Бронфенбреннер. Еще раз ни Зиглинды, ни Отто в Бонне мне не найти, поэтому я должен был ехать в Берлин. Пошатываясь, я пошел к выходу. Когда я спускался по лестнице. Вили стояла наверху и смотрела. Она ничего не сказала, и даже не попрощалась.

Я вышел на улицу и обошел дом. Было очень темно.

— Адольф? — шепотом окликнул я.

— Herr Драм? Что случилься там? Ви так долго биль…

— Мне нужно встретиться с вашим знакомым в Берлине.

— Она ушель?

— Да, ушла.

Мы снова вернулись на улицу и довольно быстро поймали такси. Всю дорогу Бронфенбреннер не проронил ни слова.

— Сожалею, — произнес он, когда мы подъехали к его дому.

— Угу, — буркнул я.

— Желаю удачи, Herr Драм.

Он ушел. На такси я доехал до Бад-Годесберга. В номере я налил себе хорошую порцию бренди и залпом выпил. Я с трудом держался на ногах, однако надо было что-то предпринимать. Что угодно! И я извлек на свет божий два своих чемодана и принялся укладывать вещи. Было около трех часов ночи. Я полез в карман, чтобы достать карточку, которую получил от Бронфенбреннера и которая могла стать следующим шагом к Пэтти. Я ухватился за нее, как утопающий хватается за соломинку, ведь кроме этой карточки у меня ничего не было.

Вместо карточки я выудил из кармана телеграмму. С раздражением разорвав конверт, я прочел: «Немедленно прекратите розыск. Сожалением сообщаю Саймон Коффин скончался прошлой ночью во сне. Бадди Лидс». Скомкав телеграмму, я швырнул ее на пол и подошел к окну. Я смотрел на утренний туман, клубами поднимавшийся от речной воды. Стоял точно такой же туман, когда я начинал работать по делу Фреда Сиверинга. Было это всего несколько дней назад, но на расстоянии в три тысячи миль отсюда. Мне показалось, что с тех пор прошла целая вечность.

Я опять налил себе выпить и со стаканом в руке стал думать о Саймоне Коффине. Он был великим человеком. Может быть, самым великим из всех, кого я знал. «Насколько он был велик, — подумал я, — когда-нибудь рассудит история».

Однако я не мог одновременно ехать в Берлин и выполнить волю Саймона Коффина. Или мог? Я этого не знал. Я был до такой степени измотан, что не был способен мыслить логично. Посмотрев на стакан, я сказал вслух:

— За тебя, Саймон Коффин. За тебя и за твоих ангелов.

И опрокинул его.

Сбросив в чемоданы оставшуюся одежду, я подумал, что завтра должен вылететь в Берлин. Вернее, не завтра, а уже сегодня утром.

Постель оказалась на удивление мягкой, но сон не шел. Я закурил, налил еще бренди и решил, что посплю в самолете.

Подняв телеграмму, я расправил ее и стал размышлять о Саймоне Коффине.