Алексей Мысловский - Железный марш

Лишь подъезжая к Пскову, хозяин «опеля», многозначительно кашлянув, разбудил задремавшего Цыгана и поинтересовался:

— Куда едем, парень?

Цыган машинально схватился за карман с пушкой.

— А?.. Что?..

— Куда едем, спрашиваю? — не моргнув глазом, невозмутимо переспросил хозяин.

— В Москву… — облегченно вздохнул Цыган. И снова уронил голову.

Москва. Крылатское

6.30

Утро начинается с рассвета…

Только не для всех. Ее утро обычно начиналось с первого телефонного звонка. И так день за днем. Год за годом. И винить в этом ей было некого. Ведь она сама выбрала себе такую жизнь…

Разбуженная ни свет ни заря, Ника спросонья бормотала эту традиционную фразу, потом неверной рукой нащупывала в изголовье постели трубку сотового телефона и раздраженно произносила вторую:

— Психушка слушает…

Звонили ей в любое время дня и ночи. И по будням, и по выходным. Причем звонившие были совершенно убеждены, что имеют неоспоримое право вторгаться в ее личную жизнь. Поэтому, наверное, никакой личной жизни у нее и не было. А были — так, одни мгновения, жалкие лоскутки, которые ей чудом удавалось выкраивать в перерывах между работой. И то не всегда.

С тех пор как по окончании журфака Ника пришла на телевидение, жизнь ее превратилась в сплошной кошмар. Она перестала быть человеком и сделалась похожа на белку в колесе. Шуструю такую белочку, которую хоть и кормили орехами, но заставляли ежедневно вертеть огромный мельничный жернов. И она вертела. Вот уже шестой год. Интересно, на сколько лет ее хватит?

Как ни странно, после английской спецшколы она мечтала поступить в Институт внешней разведки при КГБ. Естественно, под влиянием отца, старого разведчика, который дослужился в этой конторе до генерала. И конечно, дурацких книжек — это он называл их дурацкими, — бесконечных детективов и триллеров, которых она перечитала в оригинале целую пропасть и всерьез заболела шпионской романтикой.

Это началось после смерти матери, когда Нике было всего тринадцать лет. Отец и раньше воспитывал ее как мальчишку. Благодаря ему она росла сильной и независимой, с детства занималась спортом: сперва гимнастикой и плаванием, затем стрельбой и каратэ. В трудные минуты никогда не терялась, а при необходимости умела и постоять за себя. А уж смелости ей было не занимать… Дружила она в основном с мальчишками — и в школе, и во дворе. Поначалу те, как водится, пытались ее поколотить, но, получив вполне профессиональный отпор, зауважали и приняли в свою компанию. Одним словом, с мужиками она всегда легко находила общий язык. И в глубине души жалела, что сама не родилась мужчиной.

Плакала она в детстве только раз: на похоронах матери. В тот промозглый октябрьский день, собственно, и закончилось ее детство. Несколько дней она ничего не ела. Несколько недель ни с кем не разговаривала. Несколько месяцев ни разу не улыбнулась… Чтобы немного ее отвлечь, отец (сам убитый горем и на всю жизнь так и оставшийся вдовцом) принес ей кучу английских книжек: бульварных романов с аляповатыми коллажами на обложках про похождения Джеймса Бонда и иже с ним. Без всякого интереса, скорее чтобы попрактиковаться в английском, Ника начала их читать и… к другим впоследствии уже почти не притрагивалась. За классику она впервые взялась только перед вступительными экзаменами (до этого успешно обходилась шпаргалками), но и открыв для себя настоящую литературу, не перестала быть поклонницей детективного жанра.

В своих мечтах она неизменно представляла себя эдакой современной Мата Хари, коварной и обольстительной супершпионкой, бесконечно кочующей по экзотическим заграницам в поисках головокружительных приключений. Влюбленная в этот воображаемый образ, Ника, закончив школу, заявила отцу, что намерена поступить в Институт внешней разведки. Заявила не потому, что рассчитывала на отцовские связи — она вообще привыкла всего в жизни добиваться сама и никогда не сомневалась в своих способностях. Ей просто было интересно, что он на это скажет.

«Только через мой труп», — лаконично и безоговорочно ответил отец. Уж он-то как нельзя лучше знал подлинную цену подобного рода шпионской романтике. Ника пыталась возражать, приводила наивно неоспоримые доводы. Но отец был как кремень и ничего не желал слушать. Тогда она просто ушла из дома. А когда старик, поставив на уши всю милицию, вскоре ее нашел — больше месяца с ним не разговаривала. В результате, поразмыслив, Ника поступила на журфак МГУ, а Арсений Эдуардович лишний раз убедился, что своим воспитанием он оказал дочери медвежью услугу: у Ники был не по-женски твердый мужской характер. И оставалось только догадываться, какие проблемы это сулит ей в будущем…