Максим Окулов - По лезвию ножа, или в погоне за истиной

Эти воспоминания каким-то сумасшедшим вихрем пронеслись у меня в голове.

— Привет, Федор, — вяло поздоровался я в ответ.

— Да брось, Дэнис! Что было, то было и быльем поросло! Неужели ты на меня все еще сердишься? — сказал Федор примирительным тоном.

— И правда, Дэнис, брось! — встрял в разговор Юрка Колобов. — Неужели можно вот так из-за бабы предать мужскую дружбу? Ну бросила тебя телка, но ты же сам виноват! Ей нужен был дядька с деньгами или, на худой конец, с перспективами их иметь…

Кровь ударила мне в голову, но я сумел взять себя в руки.

— Это не твое дело! — зло бросил я Колобову. — А с тобой мы вроде договаривались, что все останется между нами? Так какого лешего ты треплешься с кем попало?! — это уже относилось к Федору.

Рядом проходил официант, неся поднос с напитками. Я схватил две рюмки коньяка и выбежал в коридор, руки мои тряслись от гнева, а мысли путались. Воспоминания… Воспоминания, которые мне удалось загнать в дальние уголки подсознания, опять вылезли с новой силой…

С Аленкой, Еленой Зарубиной, той самой прекрасной незнакомкой из поезда «Москва — Ленинград», я встретился совершенно случайно…

Придя в назначенный час к Ломоносову, я никого не дождался. Суета и волнения вступительных экзаменов несколько сгладили сердечные переживания, но эту девушку я не забыл. Я помнил о ней всегда: как в момент своей первой близости с женщиной, случившийся на первом курсе, так и в течение всех моих последующих романтических увлечений, всегда сравнивая свою новую избранницу с той прекрасной Аленкой, которая со временем стала казаться мне настоящим идеалом — воплощением женской красоты и сексуальной притягательности.

Это случилось на четвертом курсе. Шел 1991 год. Цены в магазинах летели вверх, подобно выпущенной Чингачгуком стреле. Мой отец, отслужив три последние года в штабе ЛенВо [2] Ленинградский военный округ. и демобилизовавшись из армии, пытался пробовать себя на ниве свободного предпринимательства. Моей стипендии уже давно не хватало даже на хлеб с молоком, не говоря уже о масле. Странное дело, но мои отношения с отцом после того, как я покинул дом, кардинальным образом изменились. И причина, очевидно была во мне. Жизнь меня немножко «пообтесала», ушел юношеский максимализм, и на многие вещи я стал смотреть совсем по-другому. Я понял, что мужчине очень трудно жить на свете одному, без женского тепла и ласки. Еще я понял, что отец по сути единственный на этом свете родной мне человек.

Последние два года я пытался подрабатывать в самых разных местах: авантюрных проектов сторонился, а разгрузка вагонов слишком сильно изматывала меня. Так бы я и скакал с места на место, если бы не Стас Смилянский, предложивший поработать санитаром в приемном отделении городской больнице. Он уже полгода работал там и расписал мне свою трудовую деятельность в самых ярких красках. На первом месте в его рассказе были длинноногие медсестры в белых халатиках, под которыми надето что-то весьма символическое, далее следовали описания укромных больничных уголков, и потом… Впрочем, это уже мужской разговор! Стас, конечно, многое преувеличивал, но, к моей великой радости, не сильно. В общем, работалось нам там со Стасом весьма и весьма неплохо. Иногда мы сравнивали себя с котами на молокозаводе.

Это произошло 8 марта, как раз в международный женский день. Я с утра заступил на суточное дежурство. Праздник этот во всех отношениях удивительный [3] 8 марта приходится на канун церковного праздника первого и второго обретения главы Иоанна Крестителя. Святому отрубили голову по прихоти Соломеи. Дама привела в восторг Царя своими танцами и он пообещал исполнить любое ее желание. Каприз Соломеи был весьма «оригинальным» — голова Иоанна Предтечи. Царь не смог нарушить своего слова, и Иоанн Креститель был казнен. . Именно и только 8 марта подавляющее количество покалеченных и травмированных пациентов составляют представительницы прекрасного пола. В истинности этой закономерности я убедился на собственном опыте. Покалеченные дамы начали поступать уже ближе к вечеру, а с наступлением темноты их поток существенно увеличился.

В районе 2.00 ночи мы освободились и отправились в комнату отдыха слегка перекусить. За окном проехала очередная скорая. Минут через 15 меня попросили сходить к пациентке и принести ей баночку для сбора анализа мочи. Я зашел в женскую смотровую и остолбенел… На кушетке, отвалившись к стене и прикрыв глаза, сидела Аленка. Слегка «позеленевшая» от боли, вся такая несчастная, но такая родная и близкая Лена! Не помню точно, сколько я так простоял в дверях смотровой, держа банку в руках.