Озеро то от деревни в полукилометре лесом было, но Виктор ходил туда редко. Так, когда в магазин за солью и спичками, когда к председателю по делу. Не примелькался в общем никому. Разве что вдовушке одной, которая на его руки больше чем на мужское достоинство глаз положила. Привадилась она к нему. То починить что-нибудь просила, то по хозяйству помочь. Кочан не отказывал. Ну и здоровье его к тому времени более или менее поправилось, а бабёнка в теле была.... Сами понимаете. Вдовушка в этом не отказывала. С её уст узнавал Виктор все новости деревенские, но не очень-то они его интересовали. Вот только одна весточка немного удивила. Оказывается, проживал в этой деревеньке человек в мире уголовном авторитетный. Кочан много слышал о нём, но лично познакомиться не довелось. Да, в общем-то, и не горел он этим желанием.
Зиму Кочан в избушке своей перезимовал. Весна пришла, а за ней и лето. Так и жил бы он верно здесь до скончания своих дней, не случись на озере ему вверенном беды, после которой Виктор, хоть и виновным не был, местечко это насовсем оставил...
Немногим больше года Кочан волей наслаждался. Видно, неотступно следовал за ним злой рок. В каком-то городишке, горожанином которого хотел он стать , вышел у него косяк с ментами. Слово за слово, не сдержался горячий по натуре Кочанов и засветил мусору по физиономии. И вновь, привет тюрьма! Новый пятерик впаяли. Жизнь и законы за колючей проволокой ему не в обновку. Тем паче и авторитет не малый по предшествующим ходкам у него имелся. С этим всё в порядке было. А вот здоровье вновь поломалось. Но выстоял и в этот раз. Освободившись, понял, что если будет ещё одна ходка, то она станет последней в его жизни - мёртвых в тюрьму не сажают. Руководствуясь этим умозаключением, Виктор тихо - мирно пришвартовался в бухте первого попавшегося на пути города и, плюнув на свою гордыню, пошёл в батраки к Пухлякову. Иван Григорьевич по началу скривился, о тюремном лихолетье Виктора узнав, но, воочию убедившись в его столярном мастерстве, махнул на это рукой.
Жил и работал Кочан у своего хозяина и на судьбу не жаловался. А жаловаться и некому было. Да и не из тех он был, кто слёзы в чужую жилетку проливает. Радовался Виктор каждому прожитому дню. Радовался делу, рукам послушному. Просто радовался тому, что было.
В секторе Кочанова всегда был полный порядок. Инструмент по полочкам разложен, верстак в идеальном состоянии, ничего под руками-ногами не мешается. После каждого сотворённого изделия Виктор тщательно вычищал своё рабочее место и даже не ленился водичкой пыль прибить. Производительность труда мастера была высокой. За день три гроба мог смастерить. Да ни каких-нибудь второсортных, а высшего качества. Доска к доске, гладкие, ровные, ткань без единой складочки. В общем, не стыдно покойника в такой "домик" класть. Тот, кто покупал, оставался довольным, и у доки душа радовалась.
"Гравера" находилась во введение Петра Титова, Титы, как все его здесь называли. История Титы была заурядной. Верно, как любой творческий человек и художник-гравёр Пётр Титов очень любил будить своё воображение рюмочкой-другой водочки. И если по началу этой дозы было вполне достаточно для сотворение какого-нибудь шедевра, то очень скоро вдохновение лишь на мгновение приподнимало свои веки после литра, но отключался сам художник. Злоупотребление "допингом" вызывало неподдельное возмущение у коллег по творческому цеху. Тёпленький Титов резко подрывал авторитет всего местного союза художников, членом которого он тоже являлся, в глазах творческой интеллигенции. Устав от уговоров, просьб и умилений, председатель союза был вынужден исключить Титова из своей ассоциации. Художник с горя утонул на дне стакана. Пропил всё, что было в квартире, а потом и саму жилплощадь. Так талантливый сорокалетний художник-гравёр из красавца-сердцееда и балагура-романтика превратился в хмурого и озлобленного бомжа-пропойцу. Пухляков знал Титова ещё с лучших его времён. Прознав о его беде, разыскал в каком-то притоне, предложил крышу над головой и работу. Титов согласился. А что ему ещё было делать? В общем-то, Тита был безгранично благодарен своему благодетелю и потому, не покладая рук, наносил на памятники надписи и рисунки, подписывал ленты и сплетал искусственные еловые лапы на проволочных каркасах. Словом, трудился в поте лица. Правда, позволял себе немного подхалтуривать на водочку, спихивая левые венки по сниженным ценам. Ну, это не грех. Здесь каждый не упускал такой возможности.
Читать дальше