Мэри Кубика - Моя малышка

Скоро обнаружила, что на одной из станций коричневой линии есть библиотека. На карте было так и написано: «Библиотека». Сразу решила, что это знак.

Однажды прохладным, промозглым апрельским днем поднялась по ступенькам на платформу станции. Мы с малышкой уже провели в Чикаго неделю – может быть, две. Чтобы девочка не замерзла и не промокла, прикрыла ее пальто. Пока ждали поезда в окружении мужчин и женщин с огромными зонтиками, портфелями и сумками, другие пассажиры смотрели на нас, показывали пальцами, шептались. Говорили и про ребенка, и про меня. Отводила взгляд, делала вид, будто не замечаю, прикрывала лицо волосами, чтобы не видеть, как все они разглядывают меня, тычут пальцами.

Первый поезд оказался слишком сильно набитым. Толпы мне не нравились. Неприятно, когда тебя вплотную прижимают к незнакомым людям так, что чувствуешь аромат их духов или шампуня. А самое худшее, что они, в свою очередь, ощущали вонь моего давно не мытого тела и помоев из мусорных баков, возле которых мы с Руби спали.

Поэтому я сказала малышке, что мы будем ждать другой поезд. Стояла и наблюдала, как садятся остальные. Никто из них не обращал на нас ни малейшего внимания. Кроме… Тут я заметила ее – женщину, на секунду замершую возле входа в вагон. Единственную во всем Чикаго, кто надолго остановил на мне взгляд. Потом она села в поезд, но продолжала смотреть на нас в окно. Я, конечно, отвернулась и попыталась сделать равнодушное лицо, будто не заметила, как меня разглядывают.

В библиотеку поехали на следующем поезде коричневой линии. Это оказалось большое здание из красного кирпича в самом центре города. На зеленой крыше сидели статуи каких-то крылатых существ, казалось наблюдавших за мной. Но я их не испугалась.

Думала, никогда больше не увижу эту женщину. Но потом мы встретились снова.

Потеряв дар речи, застываю с открытым ртом. Ни слова не могу выговорить. Хайди лежит на диване. Раскинулась на спине с голой грудью. Черное платье, которого раньше не видел, болтается у пояса. Волосы были собраны в прическу, но теперь растрепались. Все лицо покрыто разводами от косметики. Жена никогда так ярко не красилась – темная тушь, темная помада. Ребенок визжит, заходясь в истерике. Напоминаю себе, что Хайди никогда не причинит вреда младенцу, жена ведь любит детей. Хотя сейчас я в этом не уверен.

Окидываю взглядом квартиру. Уиллоу нигде не видно. Дверь в мой кабинет – то есть в спальню Уиллоу… то есть в спальню Клэр – закрыта.

– Хайди, – осторожно интересуюсь я, – где Уиллоу?

На всякий случай говорю шепотом: вдруг Клэр Дэллоуэй прячется где-нибудь в углу с ножом? Да, наверняка все, что тут сейчас происходит, – дело рук этой девчонки. Однако не похоже, чтобы Хайди была привязана к дивану – не видно ни веревок, ни ремней, ни наручников. В горле пересохло, говорить могу с трудом. Кажется, язык распух в два раза. А в голове крутятся две картины – то полуобнаженная Кэссиди Надсен, то незнакомые зарезанные супруги на кровати.

– Хайди, – повторяю я.

И тут понимаю, в чем дело. Замечаю, как она прикладывает ребенка к груди. Моя жена никогда не причинит младенцу вреда, снова напоминаю я. Стою, будто прирос к месту, и пытаюсь разобраться, что здесь творилось, когда меня не было. И тут соображаю, в чем причина странного поведения Хайди. Как же раньше не догадался? Сердце замирает, дыхание перехватывает. Кидаюсь к жене, готовый выхватить малышку у нее из рук.

Но Хайди резко встает и крепко обхватывает девочку руками прежде, чем успеваю ее забрать. Вспоминаю родимое пятно на ноге у малышки. Хайди еще сказала, что «мы» должны серьезно подумать о том, чтобы удалить эту штуку. «Мы» – значит, она и я. Как будто речь идет о нашем ребенке. О нашей дочери.

Запоздало соображаю, что Хайди проявила к Уиллоу такой повышенный интерес и притащила их с младенцем в наш дом вовсе не потому, что была обеспокоена судьбой случайно встреченной на станции уличной девицы. Нет, Хайди интересовал именно ребенок. Перестаю беспокоиться из-за того, что Уиллоу – Клэр – вот-вот кинется на Хайди или на меня. Теперь опасаюсь, как бы жена не навредила девочке.

– Где Уиллоу? – повторяю я, замерев в футе-двух от нее и младенца. Хайди не отвечает. Снова спрашиваю: – Хайди, где Уиллоу?

Жена отвечает так тихо, что из-за детского плача почти невозможно разобрать слова. Приходится угадывать сказанное по губам.

– Ушла.

«Очнись, очнись, очнись», – мысленно умоляю жену. Может, она вчера выпила, и это лишь последствия похмелья? Не может же она всерьез…