Виктор Пронин - Остров

Но сможешь ли ты потом, когда-нибудь, вновь вернуться к своим настоящим чувствам? Когда корабль придет в порт...

А ведь он придет в свой порт...

Не замутится ли твой рассудок страшной и больной любовью к таким красивым, удобным и, главное, совершенно безопасным чувствам и словам? Здоров ли твой рассудок сегодня?

Спасательный круг...

Или спасающий?

КОЛБАСА И ПРОЧЕЕ... В последний день, когда над побережьем сверкало солнце, а Остров напоминал один большой, вытянутый на сотни километров солнечный зайчик, чуть было не умер Кравец. Подвернувшийся ветеринар из зверосовхоза сказал, что у него плохо с сердцем. Очевидно, инфаркт. Это было тем более обидно, что все уже настроились на скорое освобождение, одаривали друг друга адресами и телефонами, решали, как провести первые часы на свободе.

Когда старик затих, никто не заметил, и только потом уже начали вспоминать, что он говорил, как себя вел, и все это приобретало важность и значительность. С утра Кравец был оживленным, встал рано, долго ходил по крыше вагона, а вернулся замерзшим и порозовевшим.

Обсудив случай, все пришли к выводу, что виноват Виталий, он довел старика до инфаркта.

– Вы еще скажите, виноват я и в том, что люденыш за стенкой родился, – захохотал Виталий.

Тогда Гена поднялся и как-то сосредоточенно, экономя движения, набил ему морду. Причем второй раз за этот день. И второй раз Виталий расплакался, зло и бессильно кривя маленький безгубый рот.

– Противно, а надо, – оправдывался Гена.

– Раз надо – значит надо, – согласились остальные. – Тут уж ничего не поделаешь.

– Вообще-то я не сторонник крайних мер, – сказал Арнаутов, щелкнув зубами, – но тут, видимо, особый случай. Сам я неважный человек с точки зрения современных молодых людей, да и не только молодых... У меня неплохой слух, и я хорошо знаю, что обо мне говорят... Но на Острове за двадцать с лишним лет мне ни разу не били морду. Бывают моменты, когда этим начинаешь гордиться.

А случилось вот что.

Утром Гена столкнулся в коридоре с Виталием. Он прижался к стене, пропуская его, а когда тот уже удалялся, Гена настороженно повел носом, будто прислушиваясь к самому себе. Потом вошел в купе вслед за Виталием и начал сосредоточенно копаться в своих вещах.

– Кто это здесь хозяйничал, интересно? – сказал Гена фальшивым, не привыкшим врать голосом.

– За кого ты нас принимаешь! – возмутился Виталий.

– Кто-то пузырек освободил... Вот суки, одеколон вылакали... А ну, дохни! – приказал он Виталию.

Тот дохнул и откинулся назад, чтобы все видели, какой у него презрительный взгляд, как гадливо он смотрит на человека, заподозрившего его в употреблении одеколона внутрь.

– Володя, – обратился Гена к Грачеву, – когда ты ел последний раз?

– Хочешь угостить?

– Да. Колбаской.

– Я не против, – сказал Грачев, думая, что начинается обычный розыгрыш. – Пусть только она будет потолще и подлиннее.

– Виталий! – повернулся Гена. – Угости человека, видишь, как ему колбаски хочется.

– Ха-ха! – громко рассмеялся Виталий. – Может, ему и шашлык на палочке подать?

– Но ты ведь кушал сегодня колбаску? – спросил Гена, и в купе после этих слов наступила тишина.

– А что ты еще скажешь? – осторожно произнес Виталий.

Гена был сильным парнем, неожиданно сильным. Он был не очень воспитанным, но когда работаешь под землей горнорабочим очистного забоя, невоспитанность не имеет большого значения. А Гена работал под землей уже десять лет, и это кое-что значило. Вкалывать приходилось большей частью согнувшись, это портило фигуру, но что касается физической силы... Гена взял Виталия за грудь, почти без усилий захватив пятерней все его одежки, приподнял и поставил перед собой.

– Я вру? – спросил он.

– Врешь.

– А это что? – Гена показал на отдувающийся карман брюк.

– Не твое дело.

– Если это не колбаса, я сам подставлю тебе физиономию, договорились?

– Плевать я хотел на твою физиономию, – сказал Виталий и тут же пожалел об этом. Таких слов говорить не следовало.

– Ну, плевать на нее ты, положим, не будешь, но, если я ошибся, можешь пару раз приложиться к ней.

И коваными пальцами с въевшимся углем Гена взял Виталия за пояс, а второй рукой вынул из его кармана продолговатый сверток. Когда он развернул его, все увидели кусок колбасы со свежим срезом зубов.

– В уборной заперся и жрал, – пояснил Гена. – Вопросы есть? Вопросов нет.

– Стыд-то какой, господи, какой стыд! – прошептал Кравец. – Ведь тебе же бежать надо, бежать, не оглядываясь, пока не упадешь, пока не задохнешься...